Отправлено: 03.07.14 23:17. Заголовок: Хлопины - Пермь
Раз уж речь зашла о российском враче Григории Хлопине и о книге Щербо А.П. "Листая страницы истории. Григорий Витальевич Хлопин", создана эта тема. Тем более, что попалась метрическая запись...
ГАПК 37-6-339 МК Петропавловского собора г. Перми Запись о рождении № 12, 14.01.1890 г., Виталий. Кандидат естественных наук С-Петербурского университета Григорий Виталиев Хлопин и его законная жена Екатерина Александрова... Примечание - Запись о выдаче справки для получения свидетельства: 31.12.1899 г. Воспр.: Помощник присяжного поверенного кандидат прав Казанского университета Александр Михайлов Первушин и жена доктора медицины Мария Александрова Комарова
Пост N: 120
Зарегистрирован: 15.03.13
Откуда: Россия, Нижневартовск
Рейтинг:
2
Отправлено: 05.07.14 09:13. Заголовок: Интересны ли кому-ни..
Интересны ли кому-нибудь фрагменты из книги Щербо? Или не стоит их выкладывать? Отец Г.В. Хлопина Виталий Никандрович Хлопины. Надпись на обороте фотографии: "Слева я, Гр.Вит.Хлопин, справа брат Ассон, Отец Вит.Никандрович, Мать Анна Александровна.
Пост N: 121
Зарегистрирован: 15.03.13
Откуда: Россия, Нижневартовск
Рейтинг:
2
Отправлено: 05.07.14 22:10. Заголовок: :sm12: Выдающийся о..
цитата:
Выдающийся отечественный гигиенист Григорий Витальевич Хлопин родился 28 (16 ст. ст.) января 1863 года в поселке (горном заводе) Добрянка Пермской губернии в семье Виталия Никандровича и Анны Александровны Хлопиных. Поскольку несколько предшествующих поколений главы семьи служили церкви, Григорий, когда подошло время, был определен на обучение в Пермское духовное училище, где провел первые четыре года, затем, ещё в течение четырех лет обучался в Пермской духовной семинарии.
Уже в семинарии, достаточно специфическом заведении, стали обозначаться незаурядные черты характера юноши: активность и любознательность, последовательное и настойчивое стремление добраться до истины, в том числе и в оценке сложных общественных процессов того времени. Начали проявляться прогрессивные взгляды, формировавшиеся под влиянием идей революционных демократов и передовых образцов российской и зарубежной литературы, составлявших своеобразную «тайную ученическую библиотеку» семинарии. Когда руководство семинарии узнало о существовании и востребованности этой библиотеки, последовали «репрессии» в адрес её читателей - в частности, именно тогда юный Григорий Хлопин получил свой первый политический срок — два дня карцера и снижение оценки за поведение до двух баллов. А дело могло закончиться много хуже. Как позже писал Хлопин, педагогическое начальство семинарии было изрядно напугано политическим дознанием в отношении ученика шестого класса Платона Кудрявцева. (Заметим, что шестиклассник духовной семинарии - это её выпускник в возрасте 19-20 лет. Хлопин в этом,1881 году учился в четвертом классе и было ему уже 18 лет). Семинарское начальство немедленно исключило Кудрявцева из семинарии, имело оно намерение поступить также и с другими пятью семинаристами, привлечёнными к дознанию в качестве свидетелей (среди них был и Хлопин), предполагалось строго наказать и 48 других членов тайной библиотеки.
Помощь пришла откуда не ждали. Узнав о карательных намерениях педагогического совета семинарии, начальник Пермского жандармского управления полковник Самойлов направил Пермскому архиерею Вассиану (в подчинении которого пребывала и семинария) обстоятельное письмо. В нем он разъяснял, что «обвиняемые» заслуживают менее тяжкого взыскания, так как книги тайной библиотеки разрешены цензурой, и даже запрещённая на данный момент книга «Сила солому ломит», ранее также была разрешена.
В своих «Воспоминаниях», написанных в 1927 году, Хлопин называет это письмо «любопытным документом», вероятно имея в виду нетипичность ситуации, когда высокий жандармский чин, выступая на стороне закона и справедливости, выручает провинившихся семинаристов. Результатом его вмешательства было смягчение наказаний; никто, кроме Кудрявцева, не был исключён из семинарии, а Хлопин, как уже было упомянуто, отделался карцером и двойкой по поведению.
Тем не менее, следует сказать, что нелегальные ученические библиотеки, включая и ту о которой идет речь, в основном состояли из книг, разрешённых цензурой, но запрещённых учебным начальством, которое таким образом и не без некоторых оснований пыталось оградить подопечную молодежь от вольнодумных произведений. Хлопин так писал об этом: «Кроме сочинений наших и иностранных классиков-беллетристов, там были обыкновенно - критики: Белинский, Добролюбов, Писарев; публицисты: Шелгунов и др.; Миртов (Лавров) («Исторические письма» Лаврова пользовались большим успехом); Милль (Политическая экономия); Швейцер («Эмма» - соцдемокр. роман); по естествознанию: Дарвин, Бюхнер и др.; по истории культуры: Бокль, Дрэпер, Леббок, Тейлор; по философии исключительно позитивисты: Конт (в различных изложениях), Льюис и др.; по физиологии: Сеченов (особенно «Рефлексы головного мозга»); по литературе: русские идейные романы 60-х и 70-х годов, Шпильгаген, Некрасов, Омулевский и др. Из запрещённых цензурой книг особенным спросом пользовались: роман Н.Г. Чернышевского «Что делать?» и Мордовцева «Знамения времени»; Флеровский (Барви) «Положение рабочего класса в России»; Лассаль «Судебные речи» и др. Подпольные листки и брошюры встречались только случайно и особым успехом у нас не пользовались, так как они большей частью были предназначены для народа, и для нас были слишком элементарны».
Как видим, это список более чем достойных авторов, интересных и сегодня. К нему следует добавить Николая Галактионовича Короленко, который оказал значительное и непосредственное влияние на семинариста, а чуть позднее, гимназиста Хлопина. Выдающийся писатель и публицист находился в то время в ссылке в Перми, часто собирал у себя учащихся и угощал чаем. Как писал Хлопин, «в его маленькой комнатке, в облаках табачного дыма, велись шумные и бесконечные либеральные беседы на самые разнообразные темы: общественные, религиозные, политические. Наиболее молчаливым из присутствовавших был сам хозяин, только изредка вставлявший свои замечания в бурный поток слов своих гостей. В числе немногих учащихся на этих беседах присутствовал и я, проникнутый величайшим пиететом к пострадавшему писателю с “кристальной душой”». Скоро, однако, эти беседы закончились. 1 марта 1881 года народовольцы убили императора Александра II; Н.Г. Короленко отказался принять присягу Александру III и был сослан из Перми ещё дальше - в восточную Сибирь, в Якутию, где прожил ещё четыре года.
Таким образом, как отмечал уже в зрелости Хлопин, «под влиянием деятельности террористов, закончившейся убийством Александра II, и чтения вышеуказанной литературы, с одной стороны, и отрицательным влиянием реакционного уклада школы и жизни, с другой, у наиболее активных, любознательных и чутких учащихся вырабатывалось демократическое миросозерцание, лишенное личных классовых интересов и проникнутое широким альтруизмом, активным желанием принести пользу рабочим и крестьянам - по Некрасову, «униженным и обиженным» - и жаждой самопожертвования». Жизненный путь, предопределенный учебой в семинарии, надо полагать, не вполне привлекал Григория, а склонность к поиску, к знаниям вызвала в нем стремление получить светское, подкрепленное аттестатом, образование и продолжить дальнейшее развитие в области естественных наук. В связи с этим семинарию после восьми лет учёбы (первые четыре - в духовном училище) он не закончил, и в 1881 году, сдав экзамены за 7 классов Пермской классической гимназии, поступил в её последний, восьмой класс.
О Хлопине-гимназисте, о его образе мыслей в этот год не осталось бы никаких сведений, если бы не выпускное сочинение, которое он написал в соавторстве с соучеником Александром Зязиным. К счастью, это 75-страничное, убористого рукописного текста сочинение сохранилось в фондах Военно-медицинского музея и у нас есть возможность не просто прочитать, но и проанализировать его. Более того, привести из него значительные выдержки. Это поможет лучше понять предопределенный взглядами творческий маршрут учёного и об¬щественного деятеля, представленный в этой книге, почувствовать логику его поступков, склад характера и мировоззрение, поставившие его в ряд таких отечественных гигантов, как Ф.Ф. Эрисман, Н.И. Пирогов, С.П. Боткин, И.М. Сеченов и А.П. Доброславин.
Текст сочинения с заголовком «О выборе карьеры вообще и факультета, в частности» достаточно разборчив, написан, вероятно, рукой Зязина (во всяком случае, не Хлопина), создает представление не только о мыслях, но и о литературном стиле авторов - и уныло книжном, с длиннотами, повторами и более чем сложносочиненными предложениями, и о стиле живом и эмоциональном, когда слова идут не столько от ума, сколько от сердца. В сочинении соседствуют романтизм и прагматизм, юношеская категоричность и зрелое размышление, наивный максимализм и взрослая тревога за свое будущее. Действительно взрослая - нашим выпускникам уже по девятнадцать лет.
Приведем в современной орфографии несколько наиболее интересных страниц этого сочинения. «Все специальности можно разделить на два разряда: одни из них дают преимущественно теоретиков, людей чистого знания, ученых, другие приурочивают силы и способности человека к известной отрасли практической деятельности.
Эти две категории специальностей настолько различны между собой, требуют настолько несхожих - индивидуальных качеств от будущего теоретика или практика, что распознание своих собственных симпатий прежде всего должно клониться к решению вопроса, который путь будет более по плечу, на которой из этих дорог можно найти наилучшее удовлетворение своим стремлениям к деятельности. Человек впечатлительный, с деятельным, подвижным характером, с хорошей физической организацией не будет никогда хорошим кабинетным ученым, отвлеченным мыслителем, потому что эта сфера не настолько богата разнообразными впечатлениями, чтобы могла удерживать на себе всецело его внимание; море жизни, с его бурями, радостями и горем скорее привлечет человека с такой природой к себе и он предпочтет деятельность среди живых людей сидению над мертвыми фолиантами в молчаливом кабинете. Это такого сорта люди, которые ещё на ученической скамье при хороших способностях не мирятся со схоластикой, требующей обращения с мертвым материалом, это живчики, внимание которых с трудом можно уловить на уроке древних языков и чистой математики, но которые превращаются в слух и зрение на уроках рисования, физики, усиленно просят ответов и т. п., ярко заявляя этим, что мы, дескать, люди жизни, натуры конкретные, неспособные питаться отвлеченностями, и наша тропинка в будущем пройдет по практической сфере жизни. Люди же с обратными качествами, отчасти флегматичные, по большей части не особенно богатые физическими силами, менявшие в юности игры на добровольное сидение за книжкой, нелюдимы, успешны по предметам отвлеченным и нежизненным и профаны в более или менее практических, люди не отзывчивые на впечатления действительности, не особенно интересующиеся что и как делается в практических сферах жизни - вот люди с задатками будущих теоретиков, двигателей науки, накопителей истины для самой истины» (с. 8-9).
Соавторы анализируют различные специальности, размышляют, каким образом их представители могут отдать свой гражданский долг обществу, оценивают исторические события, политику реформаторов, дают острые социальные характеристики. Изложение проникнуто тревогой и предчувствием перемен, ощущением их необходимости, стремлением к справедливости на фоне общественных проблем, поиском путей, на которых можно стать не только максимально полезным обществу, но и полноценно самореализоваться. Стиль авторов и смысл их размышлений смелы («общественные язвы и болезни»), - они знакомы с работами революционных демократов от Герцена до Писарева и Белинского и испытывают их очевидное влияние - язык становится более раскованным, образным и метафоричным.
«Натуры сильные, богато одарённые, неблизорукие умственно, не станут заниматься отталкиванием бревна, привешенного к улью, они постараются оборвать веревку, но это дело не всем по плечу, недаром много мишек испортили свои шкуры о набитые под ульем колья. Но кто чувствует в себе присутствие сил, кто хорошо понимает закон причинности явлений, кто считает себя способным к широкой деятельности, в ком горит священный пламень любви и справедливости к себе подобным - тот смело берёт на себя задачу радикального излечителя общественных язв и болезней, в этой деятельности он найдет удовлетворение самых дорогих для себя симпатий, утолит самую сильную жажду к полезной деятельности, на это дело по-требуются все его способности, все силы, вся нравственная, умственная мощь! Его деятельность не пройдёт незамеченной, его имя не скоро проглотит жадное забвение, он исполнит за¬дачу нравственно-разумного существа, удовлетворит идеальным требованиям человеческой природы» (с. 19).
Со своими будущими специальностями молодые люди ещё не определились, однако в сочинении уже есть их соображения относительно биологии и медицины, а разделение наук и полей потенциальной деятельности на теоретические и практические уже не столь категорично. Видно, что в ходе подготовки сочинения их взгляды эволюционируют, все глубже принимают во внимание социальный фактор.
«В самом деле, какой-нибудь Тиндаль занимается себе физическими опытами, хотя бы над светом, отыскивает по-видимому истину для самой истины без предвзятой цели, или какой-нибудь Пастер из кожи лезет, доказывает справедливость слов библии «и почи Господь Бог от дел своих», опровергает возможность самозарождения; вопрос кажется лишенным совершенно практического значения и имеющим чисто научно-догматический интерес и что же? Опыты Тиндаля и Пастера помогли выяснить причины многих весьма важных в практическом смысле явлений: выяснили причины гниения и способ предупреждения от него, объяснили причины болезней и эпидемий, дали человечеству в руки ключ, с которым оно найдет способ освободиться от жестоких бичей, столь беспощадно его терзавших и пока ещё терзающих; это более крупное. Мы не упоминаем о пользе, которую извлекла из этих исследований хирургия, пивоварное искусство, извлечёт обыкновенное хозяйство. Следовательно, из истин, добытых чистой наукой, прикладные берут свои положения и только разрабатывают их. Кроме того, некоторые из этих специальностей, представляя собой нейтральную почву, могут служить убежищем людям с убеждениями, не желающим кривить душой, что не всегда возможно при других положениях. Например, медиком может быть человек хоть с самыми крайними политическими убеждениями, он спокойно проживёт свой век, не ломая своих убеждений, руководствуясь пословицей: «сижу у моря и жду погоду», потому что поле его деятельности не ставит его в необходимость поступать против них, он может заткнуть уши и закрыть глаза на все, кроме своих пациентов, лекарств и ланцетов. Правда, известный строй общества сказывается на его практике, но это давление не настолько сильно, чтобы уничтожить все результаты его усилий; он, видя результаты своих трудов, ощущая, так сказать, их реальность, не впадает в крайний пессимизм и думает, что кое-что ещё можно делать и при не совсем благоприятных условиях» (с. 20).
И, далее, на стр. 36, соавторы формулируют свое кредо о соотношении фундаментальной и прикладной науки: «И труженики чистой науки могут быть практически полезны для общества,
истины, открытые ими, ложатся в основание прикладных наук и двигают их вперед». Ниже они опять возвращаются к мучающей их проблеме выбора специальности: «Кроме удовлетворения потребности к полезной деятельности; или иногда вместе с этим, некоторые специальности могут служить безопасной пристанью для людей с убеждениями, не гармонизирующими с известным Statu quo». К чести юных авторов нужно сказать, что они, как видим, не уходят от острых социальных вопросов, прибегая в ряде случаев и к эзопову языку; они предполагают возможность достаточно суровой оценки своей работы и, тем не менее, углы не скругляют: «Считаем нужным сказать несколько слов о той стороне нашего сочинения, которая больше всего и прежде всего подвергнется нападкам - о практической неисполнимости некоторых требований, например, в вопросе об определении своих склонностей и несообразностях с действительностью, в требованиях, например, предварительного общего образования». Завершаемое в этот момент свое общее образование, которое должно служить базисом для последующей высшей школы, авторы склонны считать недостаточным, по крайней мере, в части подготовки к выбору дальнейшего пути: «Наша молодежь, получая общее образование, в сущности, не получает ничего общего, цельного, такого, что бы дало ей возможность оценить по достоинству тот или другой род знания». Отсюда они оценивают драму неправильного выбора профессии вследствие недостаточности базового образования, неорганизованности и непродуманности «внеклассного» чтения, слабой подготовленности к реальной жизни. «Кто не испытывал в миниатюре положения «не в своей тарелке»? Вообразите, что оно будет длиться всю жизнь; подумайте, стоит ли постараться его избегнуть. А если вы пылаете жаждой к полезной деятельности, обладаете запасом энергии, как непростительно, как преступно даже перед Богом, собой и людьми охладить эту жажду, растратить эту энергию на глупые препятствия, которые вы могли бы предусмотреть и обойти! Как, гадко видеть апатию человека, виновника своего прозябания, как мерзко слышать от такого человека жалобы на свою судьбу и избитую, истрепанную фразу «среда заела»! Дорого дал бы мир за освобождение себя от этих глупых пессимистов, негодного балласта, тормозов на пути его развития. Да, господа, будемте работать над собой, саморазвиваться, это естественное и самое благородное требование человеческой природы, и будемте помнить, что неблагоприятные условия не вечны, проглянет солнышко и обогреет людей сильнее, чем пас, но за наш труд и самостоятельность, за это они нас помянут добром!». Сочинение завершается шестью пунктами своеобразного манифеста, которые свидетельствуют об активной и благородной гражданской позиции авторов; этим жизненным принципам Г.В. Хлопин старался следовать всю жизнь: «1. Человек должен стремиться к всестороннему развитию, чтобы приносить свою долю пользы обществу. 2. Должен стать в уровень с веком в своем развитии: а) понять вопросы, разрешения которых требует век, б) содействовать разрешению и проведению их в жизнь. 3. Вследствие большой массы материала и сложности явлений, обнять которые не в состоянии (один) индивидуальный ум, необходимо избрать специальность, однако специальность не исключает общего всестороннего образования. Специальность нужна для более успешной разработки явлений природы и сторон жизни. 4. Специальность должна выбираться согласно наклонностям. 5. Должна соответствовать требованиям времени и удовлетворять его нужды первой необходимости, 6. Показать, что все специальности могут дать в той или другой степени возможность приносить пользу». Опасения А. Зязина и Г. Хлопина относительно возможной критики их труда не были напрасными. В конце сочинения, прямо на его последнем листе, находим запись рукой Хлопина восемь лет спустя, датированную 26 февраля 1890 года, т. е., если заглядывать вперёд, сделанную накануне возвращения из 4-летней ссылки. Можно предположить, что разбирая бумаги перед отъездом из Перми, Хлопин наткнулся на сочинение и, посмотрев его, решил сделать приписку, за которую исследователи его раннего творчества весьма благодарны: «Написано в 1882 г. в VIII классе Пермской Классической гимназии. Тема была выбрана самими писавшими. Сочинение подвергалось классному обсуждению и вызвало сильную оппозицию со стороны учителя словесности г. Трубинова, который очень подробно его разбирает и в общем итоге признаёт более неудовлетворительным, чем хорошим. Один из сотрудников (соавторов. - А. Щ.) Зязин (поступивший на юридический факультет) уже умер от чахотки в 1884 г., другой окончил курс на естественном отделении физ. мат. факультета». Что именно вызвало неудовольствие учителя словесности, Г. Хлопин, увы не поясняет. Вряд ли это были стилистические или иные «невинные» погрешности; очевидно, что для консервативной гимназической среды, где запрещались книги даже из числа разрешённых цензурой, такое сочинение было слишком самостоятельным и смелым. Впрочем, эта критика не помешала Григорию окончить гимназию с золотой медалью. И, в порядке курьёза: на той же последней странице сочинения есть ещё одна более поздняя хлопинская запись - карандашом на полях, почти неразборчивая, датированная 24 января 1892 г., когда Хлопин, поступив после ссылки в Московский университет, с женой и маленьким сыном Виталием перебрался в Москву. Эта запись, скорее всего шутливая, гласит: «По отзыву’ его жены вышла из него ужасная дрянь. 92 г. янв. 24. Москва». Никакими другими причинами, как чувством юмора, психологическим здоровьем и самоиронией эту запись не объяснить: Хлопину всего 29, его жене 27, учёба успешна, сын подрастает, ссылка позади, настроение хорошее, взаимоотношения в семье позволяют не только подтрунивать друг над другом, но и заносить «на скрижали» озорные и рискованные характеристики. САНКТ-ПЕТЕРБУРГСКИЙ УНИВЕРСИТЕТ Но все это ещё будет впереди, а пока юный Григорий Хлопин, получив заветный гимназический аттестат и золотую медаль, отправился в Санкт-Петербург и осенью 1882 года поступил на естественное отделение физико-математического факультета Университета. Профессора физико-математического факультета. Сидят слева направо: А В. Советов, П.Л. Чебышев, К. Ф. Кеслер, А. Н. Савич, П. А Пузыревский, Ф. В. Овсянников, А Н. Бекетов, стоят: Р. Э.Ленц, Н.А. Меншуткин,А С. Фаминцин, О. И. Сомов, Ф. Ф. Петрушевский Д. И. Менделеев, А Н. Коркин В то время там преподавали такие выдающиеся отечественные ученые, как Д.И. Менделеев и А.М. Бутлеров, И.И. Мечников и И.М. Сеченов, В.В. Докучаев и А.Н. Бекетов. Отдавал должное Хлопин и другим ярким преподавателям, менее известны сегодня: профессору химии НА. Меншуткину, который позже сыграет в жизни Хлопина весьма существенную положительную роль, приват-доценту по курсу физической химии Д.П. Коновалову, будущему академику АН СССР, который был старше Хлопина всего лишь на семь лет, профессору А.А. Иностранцеву, который читал геологию и был весьма знаменит в те годы. В «Воспоминаниях» 1927 года Хлопин также отмечает: «Ботанику читали Н. Бекетов и А. Фаминцин (позднее - академик Рос. Акад. Наук)». Истины ради заметим, что здесь Г.В. Хлопина подводит память: профессором ботаники в Университете был старший из братьев Бекетовых - Андрей Николаевич, в то время как младший - Николай Николаевич - был специалистом в области физической и неорганической химии и в период с 1859 по 1887 годы был профессором Харьковского университета. Упомянем также, что на том же отделении того же факультета, только курсом старше, учился будущий министр внутренних дел, а позже премьер-министр Пётр Аркадьевич Столыпин. Его современный биограф С.П. Подболотов в своей работе «Формулы Реформатора» подчёркивает: «В отличие от тех его сверстников, кто в студенческие годы отрекался от старого мира и мечтал о социализме, имея о первом и о втором самое поверхностное представление, Столыпин серьёзно изучал естественные науки и языки. По окончании университета он свободно владел четырьмя европейскими языками. Успехи будущего главы правительства в естественных дисциплинах характеризовал такой эпизод. Экзамен Столыпина у профессора химии Д.И. Менделеева длился намного дольше положенного. Великий химик так увлекся рассуждениями своего студента, что экзамен от ответа на вопрос перешел в продолжительный научный диспут, пока Менделеев наконец не опомнился: «Боже мой, что же это я? Ну, довольно, пять, пять, великолепно!». После Университета жизнь не однажды сводила Г.В. Хлопина с П.А. Столыпиным, и об этом речь впереди. Процесс обучения в Университете с участием корифеев - от химика Д.И. Менделева до почвоведа В.В. Докучаева - не только предполагал высочайший уровень подготовки студентов в области естественных наук, но и являл неповторимые образцы активной научной работы и яркой общественной деятельности. Это оказало большое влияние на молодого студента. Григорий Хлопин, помимо занятий всеми дисциплинами естественного отделения, посещал лекции и на других факультетах, стремясь также развиваться в области истории, философии, юриспруденции и других общественных наук. Однако предметами его углубленного интереса всё же оставались химия и физиология, что в будущем, помимо иных причин, предопределило уникальный спектр и уровень его успехов в области научной медицины, в частности, фундаментальной, экспериментальной и прикладной гигиены. Хлопин отмечал, что особым успехом у студентов его круга пользовались лекции Д.И. Менделеева, оригинальные по форме и глубокие по содержанию, которые он нередко сопровождал значительными отступлениями доверительного характера: критиковал ограниченность общего образования (что было со¬звучно оценкам и самого Хлопина, изложенным, как мы помним, в его гимназическом сочинении), призывал к глубоким исследованиям неисчерпаемых природных богатств России и их использованию, как и приобретаемых студентами знаний, на благо народа. «Д.М. Менделеев не был оратором в общепринятом смысле слова: речь его не была гладкой, отточенной, облечённой в обдуманную заранее блестящую форму, как, например, лекции A.M.Бутлерова, она производила впечатление вдохновенной импровизации и поражала неожиданными сопоставлениями, яркими сравнениями и раскатами огромного по диапазону, но необработанного голоса то на низких октавных нотах, то на необыкновенно высоких. Конструкции отдельных частей его лекций были причудливы и разнообразны: то кратки, энергичны, лапидарны, то в виде очень длинных на немецкий лад периодов с глаголом в конце, который лектор в увлечении иногда и совсем забывал произнести. Такая лекция всё время будила внимание слушателя и фиксировала его на своём содержании, а также на львиной голове и могучей фигуре гениального ученого, медленно передвигающегося за кафедрой». Не меньшей жизненной удачей, определившей во многом, как сегодня можно понимать, творческую жизнь Хлопина, была его встреча с И.М. Сеченовым, возможность слушать его лекции, которые читались студентам последнего курса - уже достаточно зрелым людям и, по выражению Хлопина, «получившим вкус к научному знанию». В этот период Хлопин уже делал первые шаги в науке, работая в лаборатории под руководством Ивана Михайловича, который стал его наставником не только в науке, но и в сложных жизненных ситуациях. Уже на склоне лет, оценивая роль учителя, Хлопин писал: «До сих пор с особенным удовольствием вспоминаю я о времени, проведенном в лаборатории ИМ. Сеченова, и благодарю судьбу за то, что с первых же шагов моих в области научных исследований она послала мне такого замечательного руководителя». В студенческом движении принимать участие Хлопин начал одновременно с поступлением в Университет - с осени 1882 года. Годом раньше эпоха реформаторства Александра II сменилась на, оцениваемую традиционно, как реакционную эпоху Александра III. Однако столь категоричные, чёрно-белые оценки этого периода не отражают существа запутанного исторического процесса, в политических переплетениях которого студенческой молодежи разобраться было весьма непросто. Действительно, убитый царь-реформатор отменил крепостное право, провел ряд реформ - земскую, судебную, военную, городскую и некоторые другие. Однако уже 60-70-е годы ознаменовались усилением репрессий; внешняя политика при этом была всё ещё успешной, хотя и не бесспорной. Завершилось присоединение к России Северного Кавказа и значительной части Средней Азии, успешно велась освободительная для балканских славян русско-турецкая война. Причем всё это не помешало совершить на Александра II как минимум пять покушений, последнее из которых оказалось радикально успешным. В свою очередь, «ограниченный, плохо образованный реакционер» Александр III отменил подушную подать, взимавшуюся с каждой мужской крестьянской души независимо от возраста, понизил выкупные платежи с крестьян, - в течение 49 лет они должны были рассчитываться с государством за землю, которую оно, выкупив в 1861 реформенном году у помещиков, «отдало» крестьянам. В меру своих представлений о самодержавной политике он старался укротить традиционные для всех пореформенных времен беспорядки, усилил роль полиции, местной и центральной власти, возводил, как умел, её вертикаль....
Парадоксальную на первый взгляд оценку этого периода российской жизни находим у В.И. Ленина: «В России, - писал он, - не было эпохи, про которую бы до такой степени можно было сказать: «Наступила очередь мысли и разума», как про эпоху Александра III! Право же так... Именно в эту эпоху всего интенсивнее работала русская революционная мысль, создав основы социал-демократического миросозерцания». Благодаря или вопреки? Как знать. Г. Хлопин, вспоминая в послереволюционном 1927 году первый год своего студенчества, описывает его, понятно, в терминах и представлениях начала пролетарской эпохи; однако его искренний рассказ со всей очевидностью свидетельствует об изрядной «каше» в горячих головах студентов, которые всегда в непростые времена оказываются вожделенным «взрывчатым веществом» в распоряжении вождей любого цвета, а то и просто провокаторов: «Как известно, после 1-го марта 1881 г. наступила реакционная эпоха - эпоха ликвидации народовольческого террористического движения и подавления всяких других революционных и даже просто либеральных течений. На реакцию реагировало протестами, как всегда у нас бывало, в первую очередь студенчество. В осеннем же семестре 1882 г. (первый университетский семестр Хлопина. - А. Щ.) в университете произошли студенческие беспорядки, предлогам для которых послужил подарок университету известным богачом Соломоном Соломоновичем Поляковым прекрасного специально построенного общежития для студентов_ В этом студенты усмотрели покушение на их вольности. Теперь, когда большинство студенчества размещено по общежитиям, ему трудно понять психологию свободолюбивых студентов 80-х годов, протестовавших крупными беспорядками против комфортабельно обставленного общежития, которое устроило для них частное лицо. Но это было так. В настоящее время, спустя более 40 лет, мне ясно, что подарок Полякова послужил только предлогам для возбуждения неудовольствия студенческой массы, за которым скрывались более глубокие политические причины и влияния. Для доказательства достаточно отметить, что председателем одной из сходок был народоволец - юрист Фрелих, привлеченный впоследствии по делу одной из народовольческих групп. Мы, зелёные студенты-первокурсники (мнелично было тогда всего 19 лет), хотя плохо разбирались в сути дела, но протестовали с жаром и даже с буйством. Эти беспорядки окончились для меня лично только недельным карцером в здании университета». Не забудем, что эти строки писались Хлопиным в 1927 году; десятью годами позже такой «немарксистский» анализ недавней истории вряд ли сошел бы ему с рук. Приведённый живой и искренний анализ, а также то, что мы способны прочитать между строк, свидетельствует о пронесённом через всю жизнь, через перелом эпох, глубоком внутреннем достоинстве, врождённых чести и благородстве, не растраченных с годами. Высокие свойства личности и души двадцатилетнего студента Хлопина иллюстрирует весьма яркий эпизод, который он характеризовал как первое знакомство с жандармским дознанием. Когда в 1883 году был арестован его земляк, товарищ по курсу и сосед по съёмным комнатам Валентин Грибель, Григорий как свидетель был подвергнут допросу. На вопрос жандармского ротмистра, принадлежит ли он к какому-либо тайному обществу, Хлопин ответил: «Да принадлежу!». Воодушевленный успехом, ротмистр спросил: «К какому?». «К обществу российских граждан!», - ответил Хлопин. Тогда, при обыске у Грибеля, которому заодно подверглась и смежная комната Хлопина, ничего особенно компрометирующего Григория не нашли, «взяли только лежащую на комоде гектографированную брошюру - речь Либкнехта и, оставив меня в покое, удалились вместе с Грибелем». (Понятно, что речь идет о работе Вильгельма Либкнехта, так как его сыну Карлу было в ту пору лишь 12 лет - А. Щ.) В ходе упомянутого выше допроса Хлопин на все вопросы ответил отрицательно, тем более, что о политических делах Грибеля ничего не знал; не назвал он и имени товарища, который дал ему брошюру основателя (1869 г.) и руководителя социал- демократической партии Германии. Впоследствии Хлопин писал об этом случае: «Ночной обыск и арест товарища сильно расстроили мои нервы и вызвали во мне глубокое чувство возмущения против такого нарушения свободы личности и неприкосновенности жилища». В тот раз всё обошлось, однако по мнению самого Григория Витальевича, своей вольнодумной позицией он скомпрометировал себя перед жандармской полицией раз и навсегда. Продолжая придерживаться близких ему гражданских принципов, Г.В. Хлопин, естественно, не мог остаться в стороне от деятельности прогрессивного Пермского землячества, а также тайных студенческих обществ и кружков, уже имевших тогда свои уставы, программы, радикальные идеи и другие признаки организаций, опасных для режима. В первые годы учёбы в университете Григорий входил в один из таких кружков, который назывался «Корпорация» и был основан его земляком из Перми - вольнослушателем СПб Университета В. Барыбиным. Этот кружок, по словам Хлопина, был мертворожденным, принадлежавшим к большому числу аналогичных групп с более или менее радикальной ориентацией. Они торопились заявить о себе прежде всего красноречивыми программами и уставами, составление, обсуждение и печатание которых представляло собой, как правило, единственный род деятельности таких кружков - до более активных проявлений дело обычно не доходило. Между тем, эта печатная, но никоим образом не воплощённая в жизнь продукция, вследствие дефектов конспирации, попадала в руки полиции, члены кружков подвергались аресту так и не успев приступить к практическому осуществлению своих политических планов. При этом программы и уставы при жандармских дознаниях становились документальными основаниями для обвинения пострадавших «в принадлежности к преступному сообществу, имеющему целью ниспровержение существующего строя». За такой устав, написанный собственноручно, Хлопин позже серьезно пострадает. Благоев и благоевцы Спустя некоторое время, в 1884 году, Хлопин примкнул к недавно созданной социал-демократической группе студента-болгарина Димитра Благоева (1856-1924) - будущего основателя сначала социал-демократической, а позже - коммунистической партии Болгарии. Один из лидеров Болгарии первой половины прошлого века Васил Коларов (1877-1950) так писал о Д. Благоеве: «Рождённый в одном из уголков Македонии, которая всегда являлась очагом восстания против ига султанов и беков, выросший в эпоху революционного пробуждения болгарского народа, Благоев ещё с юных лет пропитался революционным, ферментам, который он сохранил в себе в течение всей своей жизни». Этот «фермент», пропитавший революционера в благодатных природных (но не социальных) условиях Балкан, оказался катализатором общественных процессов и в северном Петербурге, в месте, где, как писал «неистовый» Виссарион Белинский: «Болотистые испарения и разлитая в воздухе сырость проникает и в каменные дома, и в кости человека; где нет ни весны, ни лета, ни зимы, но круглый год свирепствует гнилая мокрая осень, которая пародирует то весну, то лето, то зиму». Группа Благоева, организованная в конце 1883 года и состоявшая из двух десятков человек, считается первой социал-демократической группой в России. Сам Д. Благоев появился в Петербурге тремя годами раньше: сначала вольнослушателем естественного отделения физико-математического факультета Университета, а спустя год, после сдачи экзаменов на аттестат зрелости - уже полноправным студентом (в 1883 году он перевелся на юридический факультет). Стоит отметить, сколь незабываемое впечатление произвело на него первое посещение Университета: «Обширный зал аудитории был переполнен сотнями студентов, - пи-шет он в своих воспоминаниях, - на одной из студенческих скамеек сто¬ял студент и резкими пламенными словами бичевал полицейский произвол, русский реакционный режим, призывал студенчество на борьбу с ним. Его речь сопровождалась бурными аплодисментами и бурными восклицаниями одобрения со стороны студентов. Это была студенческая сходка. Вообще я попал в Петербург в самое бурное время для студенчества».
Группа Благоева: Г. В. Хлопин, Д. Н. Благоев, Н. А Бородин, В. Г. Харитонов, В. А Кугушев
Участник благоевской группы В.Г. Харитонов в своих воспоминаниях, опубликованных в 1928 году в журнале ЦК ВКП(б) «Пролетарская революция», так описывает Благоева: «Небольшого роста, сухой, чёрный, как жук, подвижный, энергичный, с узким сектантским умом, но вместе с тем добродушный и милый товарищ». (Приводя цитату, как она напечатана, рискнём предположить, что здесь допущена ошибка: возможно Харитонов хотел написать «с узким сектантским лицом», что вытекает из «портретного» контекста фразы, тем более, что уничижительная оценка ума Благоева не соответствует действительности. Отметим в этой связи, что Харитонов называет Благоева Дмитрием Благоевичем, тогда как тот - Дмитрий Николаевич.) В деревянном доме тетки Харитонова, на Ропшинской улице петроградской (тогда петербургской) стороны, в трёхкомнатной квартире на втором этаже, где поселились основатели группы студенты ДН. Благоев, В.Е. Благославов и В.Г. Харитонов, началась деятельность «Партии русских социал-демократов» и вскоре была организована подпольная типография. Кроме вышеназванных, в ядро группы входили Н.А.Бородин и В.А. Кугушев, фотографии которых, вместе с Хлопиным и Благоевым помещены на обложке книги СА Овсянниковой «Группа Благоева», а также ПА. Латышев. Хлопин, надо отметить, не входил в состав организаторов группы, был так называемым сочувствующим, однако пользовался авторитетом и доверием, выполнял рискованные поручения, приглашался на собрания. В.Г. Харитонов, возглавивший группу после ареста и высылки Д. Благоева, позже писал: «Такие сочувствующие, как Хлопин, ввиду крупных заслуг перед организацией, приглашались даже иногда и на конспиративные собрания центральной группы». Любопытны характеристики, которые даёт в своих воспоминаниях В.Г. Харитонов основным членам группы. По его словам, самым старшим был Василий Ефимович Благославов, «высокий, красивый .чалый, с пышной белокурой шевелюрой, с плавной речью, неуверенными жестами и застенчивой улыбкой, он был уже не новичок в революционных кружковых прениях, но по натуре женственный, мягкий и малодеятельный». П.А. Латышев был врачом, в период его участия в группе ему было около 30-ти, он уже поработал в земстве, правда, как отмечает Харитонов, «он не сближался с остальными членами кружка на товарищескую ногу и держался несколько особняком». Латышев был хорошо образован, особенно интересовался русской историей, написал на эту тему большую работу для использования группой в целях пропаганды, которая была высоко оценена его соратниками. Активно участвовал он и в обсуждении политической программы группы и даже написал к ней предисловие. Однако летом 1885 года Латышев уехал в Польшу, бывшую тогда частью российской Империи и, по некоторым сведениям, умер там в 1891 году во время эпидемии холеры, заразившись от пациентки. Н.А. Бородин, выпускник естественного факультета Университета, также летом 1885 года покинул Петербург. Отъезд Бородина, как и Латышева, по-видимому, был связан с арестом Д. Благоева и его высылкой за пределы России 1 марта 1885 года. Бородин уехал на родину, в город Уральск в Западном Казахстане, в 1886 году был арестован, как пишет Харитонов, «по делу студента - донского казака Александрина, взятого в Новочеркасске за хранение бомб. Посидел он недолго и после играл очень заметную роль в Уральском войске, сначала как статистик, потом как издатель оппозиционного «Казачьего вестника». В 1906 году Н.А. Бородин был избран представителем от Уральской области в Первую государственную думу как член партии конституционных демократов. Он был известным специалистом по рыбоведению и, как писал Хлопин, работал в Министерстве земледелия, а потом уехал в Америку. Князь В.А. Катушев, выпускник Лесного института, был землевладельцем из Уфимской губернии и, как пишет Харитонов, «всю свою последующую жизнь не принимал непосредственного участия в работе с.-д. партии, но поддерживал с ней отношения через личные знакомства и оказывал ей поддержку материальными средствами». (Г. В. Хлопин виделся с ним впоследствии в Петербурге, когда Кугушев был членом Государственного Совета от Уфимской губернии.) Студенты Технологического института П.П. Шатько, П.П. Аршаулов и А.А. Герасимов также были среди первых членов благоевской группы, - их знания использовались, прежде всего, для развёртывания типографского дела и освоения техники печатания. Шатько и Герасимов были арестованы в 1886 году по делу, прямо не связанному с группой Благоева, и высланы в Сибирь. Судьба Герасимова и Аршаулова неизвестна, а П.П. Шатько после ссылки жил в Петербурге и имел в Новгородской губернии довольно крупный стекольный завод, умер в 1907 году. Как видим, первые российские социал-демократы были очень разными, однако сходились в одном - в необходимости пропаганды социализма, прежде всего, среди рабочих, считая при этом, вопреки позициям народовольцев, что «центральный захват власти, - как говорилось в программе группы, - может иметь прочное значение только тогда, когда он является завершением общенародной революции крестьян и рабочих, но не тогда, если он совершается путем предварительного заговора, военного или какого иного». О программе группы, которую предполагали напечатать в первом номере газеты «Рабочий», В.Г. Харитонов отзывается довольно критично: «Программа была не хуже и не лучше многих других программ политических партий, но так как в основе её оставались народнические предпосылки, то социал-демократического в ней было мало. Так и поняла её швейцарская группа «Освобождение труда», с которой мы решили связаться, и Плеханов настоятельно просил нас воздержаться от её опубликования, пока мы не столкуемся окончательно. Этой окончательной выработки программы не состоялось. А задатки социал-демократизма у нас были и было стремление стать подлинными социал-демократами, только условия момента не позволили нам проделать эту эволюцию, и социал-демократической осталось у нас одна внешняя окраска». Димитр Благоев Программа, после исключения из нее «непонятных для малокультурного читателя терминов и выражений», все-таки была напечатана в первом номере «Рабочего» как обобщающая часть статьи «Чего добиваться рабочему классу»; предполагалось её публиковать и в каждом последующем номере газеты. Однако группе, до её окончательного разгрома в 1887 году, удалось вы¬пустить лишь два номера газеты - упомянутый первый - в январе, и второй - уже после высылки Благоева - в июле 1885 года. Судя по воспоминаниям Харитонова, наши «революционеры» в своей политической борьбе не перенапрягались - газета газетой, а летний отдых никто не отменял: «Во втором номере - две важные статьи Плеханова и Аксельрода, подписанные авторами. Передовица, кажется, Латышева, а «внутреннее обозрение» написано мною. Мое сотрудничество было вынужденным, ибо к лету почти все разъехались из Питера, и никто из оставшихся не взялся написать внутреннее обозрение, а без него номер выпускать было нельзя». Сам Харитонов проявил себя как смелый и мужественный человек. В январе 1886 года, ожидая ареста, он сделал всё возможное, чтобы вывести из-под удара других членов группы. Будучи арестованным и поняв, что типография в его доме обнаружена, взял всё на себя, никого из причастных к типографии не назвал. Впоследствии сам он, не без юмора, так описывал самый драматичный период жизни: «Я рассказал, что мне предложили спрятать типографию. Назвать лиц, передавших мне типографию, отказался. Затем, так как влетел уже по уши, сказал, что принадлежу к партии социал-демократов. Признавши хранение типографии, я уже не смог рассчитывать на лёгкое наказание вроде временной высылки из Петербурга. Я понял, что попал основательно и мне совершенно нет смысла дольше разыгрывать революционную невинность. Признавая свою принадлежность к группе социал-демократов, я отнюдь не стремился «чистосердечным признанием» смягчить грозящее мне наказание, - наоборот, я рассчитывал, что, за-интересовавшись новым знаменем на арене политической борьбы, прокуратура соблазнится передать нагие дело в суд, а судебный процесс мы считали лучшей формой пропаганды.Дело, однако, не вышло, суда не было, все кончилось административной высылкой и гнусным термином в прокурорском заключении: «Чистосердечное признание»». В доме предварительного заключения на Шпалерной Харитонов провел два года, приговор ему был объявлен лишь 23 января 1888 года, затем последовали полгода в Бутырской тюрьме в Москве и этапы - сначала в Тюмень, затем в ссылку в казахстанский город Атбасар. Много лет спустя, в 1924 году, В.А. Кугушев писал: «Наша группа историками социал-демократии справедливо считается первой социал-демократической организацией, занявшейся пропагандой научного социализма среди рабочих; ей присваивается название «благоевская»; однако, если исходить из оценки влияния среди группы и проделанной в то время организационной работы, то с не меньшим правом её можно назвать «харитоновской», как это и делается некоторыми авторами». Г.В. Хлопин встречался с Г.В. Харитоновым в 1923 году, они обменялись воспоминаниями и с тех пор больше не виделись. Но вернёмся в 1884 год - первый год активной работы организации. её деятельность, по-видимому, с самого начала была объектом внимания полиции, как и фигура её лидера. Благоев вспоминал, как однажды, возвращаясь домой с рабочего собрания, он заметил шпика, который всю дорогу неотступно следовал за ним. Были приняты некоторые меры предосторожности; чтобы отвлечь внимание полиции от Ропшинской улицы, где размещалась типография и был своеобразный штаб, он переехал на другую квартиру, правда, недалеко - на Введенскую, 12. Однако полиция не выпускала его из виду. 23 февраля 1885 года директор Департамента полиции П.Н. Дурново доложил министру внутренних дел (и одновременно президенту Петербургской Академии наук) графу Дмитрию Андреевичу Толстому о результатах наблюдения за Благоевым. «Принимая во внимание, - говорится в записке Дурново, - что означенные факты достаточно указывают на политическую неблагонадёжность Благоева, то есть полное основание предполагать, что впредь он перейдёт лишь к более активному участию в деятельности преступного сообщества, что он иностранный подданный, полагалось бы, на основании ст. 538 ч. 1 т. II Свода законов, выслать болгарина Димитра Благоева за гранииу, воспретив ему впредь возвращение в пределы Империи». Немедленно последовало распоряжение об аресте и высылке Благоева за границу. После ареста 23 февраля, до высылки 16 марта, Благоев находился в тюрьме; его изоляция не повлекла за собой массового провала организации, типография была ещё цела, о чём соратники извещали его, пользуясь конспиративными приемами. «Мои товарищи, - вспоминал впоследствии Благоев, - посылали мне всё то, что пропускала власть, и деньги; через книги и журналы особенными знаками на них мы регулярно сносились, и я знал все, относящееся к нашей организации. Таким образом я узнал в тюрьме, что пропаганда, агитация и организация шли хорошо, и что ничто не тронуто, а арестованные рабочие из-за газеты «Рабочий» освобождены». Несмотря на этот видимый либерализм властей и даже тюремного содержания, давление в отношении революционно настроенных слоев, прежде всего, студенческой молодежи, усиливалось. В начале 1886 года возник «Союз землячеств», объединивший почти все землячества Петербурга. Численный рост этих организаций (а пермское, «хлопинское» землячество было многочисленным и весьма радикальным), их объединение, а также идеология, принимавшая явно антиправительственный характер, заставили Министерство внутренних дел серьёзно заняться ими. 22 января 1887 года (за месяц до «ульяновского» покушения на Александра III) Министр Внутренних дел ДА. Толстой представил императору доклад о землячествах, ходатайствуя о полном их искоренении. Из доклада мы узнаем, что к 1887 году агентурным путем удалось обнаружить более 60 землячеств численностью от 10 до 150 человек каждое. Очевидно, что истинное число землячеств и их членов значительно превышало эти данные. «При ближайшем ознакомлении с этим явлением, - говорится в докладе Д.А. Толстого, - оказалось, что деятельность землячеств не ограничивается вышеозначенной целью (взаимной материальной помощи. - А. Щ.) и землячества, ничем не отличаясь по своей организации от тайных обществ, представляют среду, в которую весьма легко проникают революционеры и пользуются ими как для пополнения своих рядов, так и для различных революционных предприятий». В адекватности постановки вопроса министру не откажешь; мы знаем, в частности, что значительная часть членов группы Благоева была вовлечена в организацию именно таким путем. Особое внимание в докладе Д.А. Толстого было обращено на так называемые кружки самообразования (что составляло значительную часть деятельности благоевцев), отличавшиеся «направлением, явно враждебным существующему порядку». Целью кружков, как мы теперь знаем, было ознакомление их членов как с легальной, так и с нелегальной литературой, для чего каждый кружок имел в своём распоряжении библиотеку, состоящую «преимущественно из книг тенденциозных и даже социалистических». К моменту ареста Благоева Г.В. Хлопин был уже арестован, правда, по делу, не имеющему прямого отношения к его участию в группе Благоева. Исходя из воспоминаний самого Григория Витальевича, этот арест можно было расценить как случайность, однако на самом деле это было не так и анализ архивных материалов, который мы приведем ниже, это подтверждает. Как пишет Хлопин, в один из осенних дней 1884 года кто-то из студентов сообщил ему, что одному из его земляков Б-ву (Хлопин по каким-то причинам в воспоминаниях не называет фамилию полностью; из архивов мы узнаем, что это член пермского землячества Алексей Батманов) угрожает обыск и было бы желательно, в виде обычной товарищеской услуги, предупредить его. Вместо того, пишет Хлопин, чтобы передать сообщение через кого-то из более близких к Б-ву людей, сознавая срочность дела, он прямо из университета направился в квартиру Батманова, где уже орудовала полиция. Полицейский офицер приказал обыскать Григория, бегло опросил его (имя, адрес и пр.) и в сопровождении полицейских отправил на квартиру. В квартире, которую тогда снимал Хлопин (из полицейского протокола - по ул. Съезжинской, 22, кв. 4), был произведен обыск, ничего предосудительного найдено не было, однако Григорий был водворён в дом предварительного заключения на Шпалерной, где ему предстояло провести около полутора месяцев. Можно предположить, как терялся в догадках Хлопин по поводу причин своего ареста. Он вспоминает: «На допросах мне предъявили более десяти фотографий, среди которых было несколько знакомых по землячеству лиц и в том числе Б., в квартире которого я так неудачно попал в полицейскую западню. Благодаря земляческой организации, мы почти все знали друг друга в лицо, так как встречались на вечеринках, в кружках и т. д. - поэтому самый факт знакомства ещё не доказывал принадлежности к одной и той же политической группировке, если знакомство не подтверждалось какими-либо компрометирующими вещественными уликами или показаниями других арестованных по тому же делу лиц. Среди предъявленных фотографий не было ни одной, принадлежащей известным мне членам нашего соц.-демокр. кружка. Вопросы производились настолько искусно, что я до сих пор не знаю - по какому делу был арестован Б. и впоследствии выслан из Петербурга». Хлопину было понятно, что причиной ареста не могла быть его принадлежность к группе Благоева, тем более, что Батманов не был её членом. На самом деле Хлопин, как мы теперь знаем, скорее всего невольно, оказался причастным (каким образом - несколько ниже) к делу известного народовольца Германа Александровича Лопатина (1845-1918). Поскольку Хлопин действительно, как он пишет, не принимал участия в деятельности политической группировки, к которой принадлежал Батманов, и не догадывался, что это за группа, то на допросах, признавая свое знакомство с ним, как с земляком, искренне и со спокойной совестью отвечал на все вопросы отрицательно. Возможно, всё кончилось бы для Григория благополучно, если бы не припасённый полицией козырь, который можно расценивать как вторую случайность в этом деле; впрочем, комплект случайностей - уже закономерность. В числе бумаг, изъятых при обыске у Батманова, «оказался измятый полулист, написанный моей рукой, - вспоминал Хлопин, - я увидел, что это был черновик устава студенческого кружка «Корпорация», в составлении этого устава в числе других принимал участие и я. Этот кружок оказался, как мною было указано выше, мертворожденным, так как определённой политической окраски он не имел, а дух студенческих немецких корпораций русскому студенчеству был совершенно чужд. Каким путем и для чего попал этот черновик к Б., а, главное, для чего он его хранил - я ни тогда, ни сейчас не могу понять, вероятно, по свойственной русским людям забывчивости и халатности. Этот клочок бумаги, написанный моей рукой, очевидно и послужил той вещественной уликой, которая дала возможность следствию прикрепить меня к делу Б-ва с его единомышленниками и подвергнуть весьма серьезному наказанию: высылке на родину в г. Чердынь под гласный надзор полиции на два года со всеми вытекающими из этого ограничениями в правах». Но до суда и ссылки было ещё около полутора лет следствия, а из дома предварительного заключения Хлопин был освобожден в конце 1884 года под залог в 300 рублей, найденный земляками с немалым трудом. Эти деньги, запомним, ещё сыграют в жизни Хлопина весьма существенную роль. А пока освобождённый из-под стражи Григорий продолжил учёбу в университете. Дело Германа Лопатина Андрей Желябов Эта забытая, масштабная и колоритная фигура заслуживает некоторого отступления. В своих воспоминаниях Григорий Витальевич Хлопин лишь мельком упоминает этого человека, которого он видел среди гостей на литературных приемах у известного русского историка Василия Ивановича Семевского в 1883-1884 гг. Вряд ли молодой студент мог предполагать, что вскорости в полицейских протоколах и донесениях их фамилии будут определенным образом соседствовать. Напомним, «Народная воля» была создана в 1879 году Андреем Желябовым, Софьей Перовской и соратниками, ставила задачи уничтожения самодержавия, созыва Учредительного собрания, достижения демократических свобод, передачи земли крестьянам. Печатными органами народовольцев были газеты «Народная Воля» и «Вестник Народной Воли», которые распространялись по отделениям в 50 городах среди более 500 членов организации и нескольких тысяч участников движения. Среди основных направлений деятельности - агитация во всех слоях населения и террор. За убийство 1 марта 1881 года Александра II Желябов и Перовская спустя месяц были повешены, усилились репрессии, повсеместно шли массовые аресты, организация столкнулась с идейным и кадровым кризисом, усугублённым предательством С.П. Дегаева. Перевербованный охранкой в 1882 году революционер возглавлял после смерти Желябова и Перовской центральную группу «Народной воли». В 1883 году соратниками Дегаев был разоблачён, однако сумел скрыться и до смерти в 1920 году преподавал математику в США. Софья Перовская
К 1884 году организация понесла большие потери, деятельность её практически прекратилась. К попыткам её возрождения, в силу противодействия полиции - в целом безуспешным, относится деятельность ГА Лопатина, пресечённая жандармами в 1884 году, П.Ф. Якубовича в 1883-1884 гг. (с 1887 по 1903 гг. - на каторге и в ссылке), Б.Д. Оржиха в 1885 г. (в 1888 г. приговорён к вечной каторге, до 1898 г. - в Шлиссельбургской крепос¬ти, в 1904 эмигрировал), А.И. Ульянова в 1886-1887 гг. (повешен в 1887 г.) и Софьи Гинзбург в 1888 году, двумя годами позже приговорённой к вечной каторге, а ещё год спустя покончившей жизнь самоубийством в той же Шлиссельбургской крепости. Как видим, власть довольно серьёзно относилась к народовольческой угрозе, была беспощадна и эффективна, несмотря на незаурядность фигур народовольцев, ей противостоявших. Герман Лопатин ещё двадцатилетним привлекался в 1886 году по делу Дмитрия Каракозова в связи с одним из первых, неудачных покушений на Александра И; с 1870 года являлся членом Генерального совета I Интернационала, лидером которого был К. Маркс. В 1870 году Лопатин организовал побег из тюрьмы П.Л. Лаврова (Миртова) - одного из идеологов революционного народничества, «Историческими письмами» которого, по собственному признанию, зачитывался Хлопин ещё гимназистом, а в 1871 году пытался организовать побег из сибирской ссылки Н.Г. Чернышевского. С 1873 года Г. Лопатин находился в эмиграции, был в дружеских отношениях с К Марксом и Ф. Энгельсом; неслучайно, будучи литератором, он стал первым переводчиком «Капитала» на русский язык В 1884 году, к которому относится арест Хлопина, Лопатин пребывал в Петербурге, выполняя обязанности главы Распорядительной комиссии «Народной воли». В полицейском протоколе № 5532 от 12 октября 1884 года находим «Список лиц, у коих по делу Германа Лопатина проведены обыски, а также арестованных лиц», состоящий из 41 персоны и открывающийся фамилией главного фигуранта: «1. Герман Лопатин, проживавший под именем Великобританского подданного Фридриха Норриса по М. Конюшенной ул., дом 1-3; 7. Неизвестная женщина, задержанная на улице (не пожелала объяснить своего звания и местожительства); 8. Дочь Коллежского Асессора Екатерина Иванова (адрес найден у Лопатина)». Помечено, что Е. Иванова (квартирная хозяйка) и Д. Познер проживают по Б. Белозерской ул., 23, кв. 7. Это важно, поскольку В. Харитонов в своих воспоминаниях, относящихся к этому периоду, отмечает, что в доме на Ропшинской, 21, где был штаб благоевцев «в маленькой комнате нашей квартиры, рядом с кухней, жила курсистка Дебора Исааковна Познер. Она не принимала участия в нашем кружке, но знала и о добывании шрифта и о наборе текста, нередко помогала нам, но её влекло больше к народовольцам. Это была миниатюрная фигурка, очень подвижная, очень симпатичная, с ясным умом и твёрдым характером. Она была арестована осенью 1884 года в связи с каким-то провалом в городе, но её арест ничем не отразился на нашей квартире». Надо полагать, что бестужевка Д. Познер снимала не одну комнату или квартиру; была взята полицией с Б. Белозерской улицы, благоевцев не подвела. Как следует из сказанного, она оказалась звеном между группой Благоева и народовольцами, впрочем, вполне формальным, поскольку реальной политической связи между группами не было. По крайней мере, по доступным нам документам такая связь нигде не прослеживается. В полицейском списке отмечено, что Лопатин, неизвестная женщина, Познер и Иванова арестованы и помещены в С.-Петербургскую (Петропавловскую) крепость. В списке арестованных по делу Лопатина - «14. Студент Военно-медицинской академии Сергей Николаевич Флоровский, 15. Студент С.-Петербургского университета Алексей Никифоров Батманов». Под номером 39 в этом списке значится: «Студент С.-Петербургского Университета Григорий Витальевич Хлопин (явился в квартиру Флоровского и Батманова), адрес Съезжинская, 22, кв. 4, помещен в С.-Петербургский Дом предварительного заключения». Для ощущения атмосферы времени, понимания позиций революционеров, должной оценки их мужества и самоотверженности, важны подробности, приведённые в протоколе, в частности, по пункту 2 списка арестованных - неизвестная женщина «была арестована потому, что при прослеживании она была замечена с Лопатиным в кухмистерской (столовой. - А. Щ.), откуда они вместе и вышли. При задержании у неизвестной женщины отобрано: три номера «Вестника Народной Воли» и несколько экземпляров номера 10 «Народной воли»». При первоначальном допросе обвиняемый Лопатин показал, что с марта месяца сего года, вследствие сделанных им в Париже знакомств, состоял в очень близких дружеских отношениях с многими выдающимися членами партии Народной Воли и оказывал им всякие услуги как личного, так и политического свойства. Членом Исполнительного Комитета он, Лопатин, не состоял, равно к организации партии «Народной Воли» не принадлежал. По поводу взятых у него двух динамитных снарядов Лопатин заявил, что таковые ему вручены в первых числах октября в Москве, для отвоза в С.-Петербург, где за ними должна была явиться некая личность и получить их по условному паролю. Для какой надобности эти снаряды предназначались, он, Лопатин, не знает. Относительно отобранного у него проекта прокламации об убийстве прокурора Муравьева, Лопатин показал, что документ этот был ему вручён также в Москве для того, чтобы он отвёз его в Париж, куда он собирался выехать в скором времени. О замысле убийства Муравьева ему, Лопатину, было известно, но о сроках имеющего быть события и об имени будущего исполнителя ему, Лопатину, известно не было, равно он ничего не мог сказать относительно того, для какой цели эту прокламацию имели намерение отправить в Париж». Лопатин уже давно был известен полиции, поэтому, как видим, полностью отрицать свою причастность к движению народовольцев не мог. Однако, судя по протоколу, пытался представить свою роль второстепенной, во что полиция, конечно, не верила. «Неизвестная женщина, которая и на первоначальном допросе отказалась назвать свою фамилию, признала свою принадлежность к партии Народной Воли, но какое место она занимала в организации, она объяснить не пожелала. Знакомство свое с Лопатиным она признаёт, но когда и при каких обстоятельствах она с ним познакомилась - объяснить отказалась». Не менее достойно и твёрдо держался на допросах и Хлопин, что следует из донесения начальника С.-Петербургского губернского жандармского управления от 17 октября 1884 года в Департамент полиции: «Григорий Хлопин, студент С.-Петербургского Университета, 21 года. Познакомился с Батмановым года три тому назад, бывай изредка у него на квартире, предметом их разговора были новости из Перми, Никаких революционных изданий от Батманова он не получал, общих с ним знакомых имел, но назвать не желает, чтобы не причинить им беспокойства. В каких бы то ни было собраниях не участвовал; знакомство имел исключительно в кругу пермяков. Сестер Ивановых, Познер, Кожемякину, студентов Панкратьева, Лебедева (арестованных по делу Лопатина. - А. Щ.) не знает и нигде с названными лицами не встречался. С Земляницыной и Бабаджаном (также арестованных. - А. Щ.) встречался; с первой — в семейном доме, назвать который не желает, а с последним - в университетской аудитории. На вопрос принадлежит ли он к революционной партии и сочувствует ли её учению, ответил отрицательно. Хотя сущность этого учения ему по литературе известна». Как упоминалось, спустя шесть недель после ареста по делу Лопатина, Хлопин был выпущен под залог и получил столь необходимую паузу (до приговора) для завершения обучения в Университете. Дело тянулось более года и Григорий успел сдать необходимые выпускные экзамены и закончить под руководством И.М. Сеченова исследования, ставшие основой его успешной дипломной работы «О студенистом состоянии белковых тел». Эта работа стала первой научной публикацией молодого ученого, вышедшей в 1886 году в весьма авторитетном «Журнале Русского Физико-Химического Общества». На протяжении всех четырёх лет обучения в Университете Хлопин не оставлял мысли о переходе в Военно-медицинскую академию, однако, как писал позже, всё время откладывал этот шаг, поскольку «номере изучения естественных наук я всё больше и больше ими увлекался, особенно химиями и физиологией. Наконец, дойдя до последнего курса, я решил окончательно специализироваться по физиологической химии и физиологии». Так оно, скорее всего, и случилось бы, но тут состоялось решение о его высылке в течение 48 часов в г. Чердынь и намерение И.М. Сеченова оставить Григория на кафедре физиологии оказалось неосуществимым. Этот поворот судьбы лишил Россию, без сомнения, выдающегося физиолога, однако, наметил траекторию рождения и становления крупнейшего отечественного гигиениста и общественного деятеля. Поскольку дело Батманова, по которому был привлечён к ответственности Хлопин (за участие в студенческом кружке «Корпорация»), было завершено и Григорий по приговору отправлялся в ссылку, тот самый залог в 300 рублей был ему возвращён. Эти деньги, по распоряжению их владельца, Хлопин передал неизвестному ему тогда лицу - некоему Андрееву «на известные последнему цели». Хлопин вспоминал: «Умудрённый опытом, я принял все меры, чтобы не дать себя выследить филерам: пошел в сумерки и нашёл нужную мне квартиру, никого не расспрашивая. Вошёл в полутёмную переднюю, оттуда через открытую дверь в неосвещённую комнату и в ней различил силуэт человека, лицо которого находилось в тени. Я подошел к нему, осведомился - имею ли я дело с А и, получив утвердительный ответ, передал ему триста рублей. После этого, откланявшись, я вышел из квартиры и с обычными предосторожностями в пути возвратился домой. Вскоре я совершенно забыл об этом инциденте, который однако позднее жестоко напомнил мне о себе».
ССЫЛКА Таким образом, получив диплом кандидата естественных наук, весной 1886 года Г.В. Хлопин направился в двухлетнюю ссылку, правда, как он писал, «в отчий дом» в г. Чердынь - самый северный город Пермской губернии, в двух сутках пароходом от Перми, на берегу реки Колвы - притока Вишеры, впадающей в Каму В связи с этим, из «Отделения по охранению порядка и общественной безопасности в Санкт-Петербурге» Санкт-Петербургского Градоначальника в Департамент полиции 6 июня 1886 года было направлено письмо № 5121 следующего содержания: «Имею честь уведомить Департамент Полиции, что студент С.-Петербургского Университета Григорий Хлопин, 23 истекшего мая, отметился выбывшим из С.-Петербурга в Пермскую ry6epнию, и, так как в г. Чердыни этой губернии проживает и отец его, то о приведении над ним в исполнение ВЫСОЧАЙШЕГО повеления, изъясненного в отношении Департамента от 29 мая номером 2082, сообщено, вместе с сим, Пермскому Губернатору». Григорий чувствовал, что его отцу Виталию Никандровичу - главному духовному лицу Чердыни, его ссылка радости не доставила, но, тем не менее в родном доме он был принят очень хорошо. Причём Хлопин отмечал: «Никаких неприятностей по службе отец из-за меня не имел, так как в то время за противуправительственные убеждения и деятельность детей родителей и родственников не преследовали». Обратим внимание, что эти свои воспоминания Хлопин писал в 1927 году а не десятью годами позже, когда подобные свободные комментарии, его происхождение из семьи духовного лица и иные обстоятельства биографии вряд ли остались бы без внимания. Это касается и его описания условий ссылки, не вполне соответствовавших традиционным представлениям о суровых наказаниях царского режима: «Высшей полицейской властью в городке, - вспоминал Хлопин, - являлся исправник Д, который знал меня с гимназических лет; поэтому он освободил меня от обязательных явок в полицейское управление два раза в неделю и от некоторых других тягостных формальностей моего положения. Лето я отдыхал от Петербургских учебных занятий и политических треволнений, преимущественно занимаясь своим любимым спортом - охотой». В списке о состоящем под гласным надзором полиции в Чердынском уезде Пермской губернии, сыне священника Григории Витальевиче Хлопине, подписанном Вице-губернатором Богдановичем, значатся следующие шесть пунктов: «1. Сын священника Григорий Виталиев Хлопин, уроженец Добрянского завода, Пермского уезда, Пермской губернии, 25 лет, вероисповедания православного. 2. Имеет жену Екатерину Александрову, отца Протоиерея Чердынского Воскресенского собора Виталия Хлопина, мать Анну Александровну и брата Ассона, 21 года, проживающих вместе с ним. 3. Средств не имеет. 4. По высочайшему повелению, последовавшему в 10 день мая 1886 г., изъясненному в отношении Прокурора С.-Петербургской Судебной Палаты, от 20 мая того же года за номером 723, за участие в тайном кружке, именующимся «Студенческою Корпорациею», выслать из С.-Петербурга в г. Чердынь с подчинением надзору полиции на два года. 5. Водворен в г. Чердынь, Чердынского уезда, Пермской губернии. 6. Во все время состояния под надзором полиции ни в чём предосудительном в нравственном и политическом отношении замечен не был». К сожалению, мы очень мало знаем об отце Хлопина, Виталии Никандровиче. Бесспорно, это был незаурядный человек, о чем Григорий Витальевич, уже в зрелости, писал: «От отца - скромного заводского священника - наследовал трудолюбие, любовь к знаниям и уважение к его представителям, а от матери - свободолюбивый и сильный характер». Сотрудники краеведческого музея им. А.С. Пушкина г. Чердыни в ответе на наш запрос о семье Хлопиных, сообщили (см. приложение): «нами были просмотрены документы из архива и издания краеведческой литературы научной библиотеки. К сожалению, сведений о самом Григории Витальевиче Хлопине нами не найдено, но о его отце Хлопине Виталии Никандровиче информация имеется, хотя и очень скудная». Спасибо коллегам, эти крупицы для нас тем более ценны. В.Н. Хлопин был благочинным, протоиереем и в период, которого мы касаемся (с 1880 по 1891 гг.), состоял на службе Градо-Чердынского Воскресенского собора. Напомним, что это весьма высокие в православной духовной сфере должность и чин. Благочиние - это несколько церквей с их приходами, - в ведении благочинного. Благочинный же, в православном церковном управлении, - это старший священник, ведающий делами благочиния. Протоиерей - это священник (иерей) высшего чина (официальный эквивалент разговорного - протопоп). Помимо этого, Виталий Никандрович занимал и заметное общественное положение: был одним из директоров тюремного отделения Чердынского уезда и членом училищного совета; неоднократно избирался председателем Соликамского духовноучилищного съезда. Проживал в деревянном недостроенном доме по улице Верхне-Торговая (она же Прокопьевская) «с мес¬том по улице и во внутрь». Коллеги из Чердыни в своём ответе нам отмечают, что в одном из Журналов съезда Соликамского духовно-училищного округа 1886 г. (№ 1), была обнаружена следующая запись: «Список учеников Пермской духовной семинарии, составленный после годичных испытаний в 1886 г. 1 класс. Имеют держать переэкзаменовки: Николай Хлопин - по сочинению». Предположение чердынцев, что это один из сыновей В.Н. Хлопина, вряд ли соответствует действительности, ведь Виталий Никандрович имел только двух сыновей: Григория и Ассона. Если предположить какую-то ошибку в именах, то Ассону, который был на четыре года младше Григория, в этот период было 19 лет и он не мог быть первоклассником семинарии. Младший же сын Григория Витальевича - Николай Хлопин - родится ещё только через 11 лет. Упомянутый же в списке на переэкзаменовку Николай Хлопин, скорее всего, кто-то из родни. Из Чердыни Г. Хлопин стремился перебраться в Пермь в надежде определиться с работой по специальности. Эта надежда имела веские основания, так как в Перми работал Рауль Николаевич Рума, который знал Григория ещё с семинарских и гимназических времен. Бельгийский подданный, Рауль Николаевич, по свидетельству Хлопина, был незаурядным и весьма одаренным человеком и в то время возглавлял только что открытую Пермским Губернским Земством Санитарную станцию (лабораторию). Ещё в Петербурге Хлопин получил от Рума приглашение по окончании Университета занять место лаборанта в этой лаборатории. Жизнь, однако, распорядилась так, что Хлопин прибыл на родину не просто выпускником Университета, а в качестве поднадзорного, да и водворен был не в Пермь, а в Чердынь. Это и понятно - существовало распоряжение не концентрировать политических в губернских городах. Тем не менее, как вспоминает Хлопин, Рума хлопотал о его переводе в Пермь, так как давно знал его и нуждался в надежном лаборанте-химике. Хлопин пишет: «Сделать это было не легко, но некоторая надежда на это у меня все же оставалась. Каково же было мое приятное удивление, когда Чердынский исправник официально известил меня, что по распоряжению губернского начальства я перевожусь в Пермь впредь до окончания поднадзорного состояния. В конце сентября мес. с последними пароходами я переехал в Пермь, где с разрешения властей занял место лаборанта и с наслаждением погрузился в организацию новой лаборатории и в любимые мною химические исследования». Поскольку книга, которую держит в руках читатель, - не просто беглая биография великого гигиениста, а в некотором смысле исследование, кое-что здесь, истины ради, требует уточнения. Хлопин подчёркивал, что свои воспоминания он писал исключительно по памяти, и можно предположить, что в деталях она могла его подвести. Хлопин не мог перебраться в Пермь, как он указывает, в конце сентября. Мы располагаем текстом ходатайства вице-губернатора Перми Богдановича с просьбой об этом переводе в адрес Министра Внутренних дел, датированного 17 октября 1886 г. Возможно, это ходатайство было инициировано и как-то подготовлено влиятельным Р.Н. Рума, но в тексте указаний на это нет. Вот этот документ. «Протоиерей г. Чердыни Виталий Хлопин обратился ко мне с ходатайством о дозволении сыну его, кандидату С.-Петербургского Университета, Григорию Виталиеву Хлопину, состоящему под гласным надзором полиции в г. Чердыни, переселиться на жительство в г. Пермь на все время состояния его под надзо-ром полиции или, если это окажется невозможным, то хотя на зиму текущего года, так как при слабом здоровье Григория Хлопина пребывание его в г. Чердыни, при суровом климате его, по мнению врачей, представляется опасным. Представляя означенное ходатайство, с приложением двух нотариальных копий медицинских свидетельств, выданных Григорию Хлопину, на благоусмотрение Вашего сиятельства, имею честь довести до сведения, что Григорий Хлопин, за участие в преступной сообществе, именующимся ”Студенческою Корпорацией” выслан на жительство под надзор полиции в Пермскую губернию сроком на два года, с водворением его в жительстве родителей в г. Чердыни, во время проживания в котором он ни в чём предосудительном в нравственном и политическом отношении замечен не был и хотя, на основании вышеизложенного высочайшего повеления, Хлопину не может быть дозволено переселиться в Пермь на всё время состояния его под надзором полиции, но ввиду болезненного его состояния, удостоверенного врачами, я со своей стороны признавал бы возможным разрешить ему провести в Перми текущую зиму». На этом документе имеется не вполне разборчивая виза товарища (заместителя) Министра, которая всё же, с большой долей вероятности, означает: «Ходатайство оставить без удовлетворения». Тем не менее, перевод Хлопина в Пермь состоялся, но случилось это, несомненно, не в сентябре, а после 29 октября. Это косвенно подтверждается ещё одной хронологической неточностью в воспоминаниях Григория Витальевича: он отмечает, как указывалось, что в сентябре перебрался в Пермь, а уже туда «в начале ноября 1886 года приехала из Уфимской губернии моя невеста (студ. - естественница Петербургских Бестужевских Женских Курсов) ЕК и мы повенчались». Не исключено, что Екатерина Кавадерова приехала к Хлопину в ноябре ещё в Чердынь - иначе как объяснить, что в п. 2 «Списка» хлопинской семьи, относящегося к Чердынскому периоду и приведенного выше, Е.А. Кавадерова уже фигурирует, а также значится женой Григория? Но так или иначе, в конце осени 1886 года Григорий перебрался в Пермь; как сотрудник лаборатории получил жалованье 50 руб. в месяц. Спустя некоторое время его материальное положение значительно улучшилось - губернская земская управа предложила ему место секретаря редакции периодического из¬дания «Сборник Пермского Земства». В этом сборнике стали появляться его статьи на темы, прямо не связанные с его работой в лаборатории, - о земских собраниях и сметах, движении материальных средств в земстве и других общественных процессах. Таким образом, началась и общественная деятельность Григория Витальевича, которую он не оставлял всю жизнь.
Жена Итак, осенью 1886 года к Г.В. Хлопину приехала его невеста ЕА. Кавадерова, с которой он познакомился ещё будучи студентом Университета. Екатерина Александровна родилась в г. Златоусте, была на два года младше Григория Витальевича, происходила из семьи горного инженера. Она получила блестящее образование на словесно-историческом факультете знаменитых Бестужевских курсов в Санкт-Петербурге, владела тремя европейскими языками и латынью, имела незаурядные способности к литературному труду. Екатерина Александровна Кавадерова (1865-1945) приходилась двоюродной сестрой А.П. Карпинскому - будущему академику и Президенту Академии наук СССР, который вместе с её отцом Александром Кавадеровым получил образование в Санкт- Петербургском Горном кадетском корпусе, будущем Горном институте. Как дети горных инженеров, они обучались там бесплатно. (Следует упомянуть, что выдающийся геолог Александр Петрович Карпинский, академик Санкт-Петербургской АН с 1896 года, был избран Президентом АН сразу после Февральской революции 1917 года, в марте, как только была восстановлена выборность на этот пост. Примечательно, что пролетарская революция не сочла нужным, или возможным сместить его с этого поста и А.П. Карпинский оставался Президентом АН СССР до своей кончины в 1936 году. Его прощальное слово по поводу смерти Г.В. Хлопина приведено в приложении. Горный кадетский корпус, да и сама столица России сыграли значительную роль в жизни отца Екатерины Александровны - он приобрел глубокие знания, приобщился к культурным ценностям Петербурга и ощутил радость товарищества. «В мое время, - писал Кавадеров, - направление, которого держались кадеты, было поистине прекрасное. Все неприглядное в нравственном отношении, как-то заискивание, лесть, обман, ложь, скупость, попрошайничество и вообще все гаденькие и нечестные поступки строго порицались и клеймились презрением большинства». На этих принципах Кавадеров строил и свою жизнь, такой воспитал и дочь. В своей книге, посвящённой старшему сыну Г.В. Хлопина, Н.Н. Ушакова отмечает, что когда Екатерина, окончив гимназию, захотела продолжить образование в Петербурге на Бестужевских курсах, отец ей не препятствовал, хотя поездка с Урала за высшим образованием в столицу требовала от юной девушки - ей тогда не было и двадцати - весьма решительного и зрелого характера. На Бестужевских высших курсах, основанных в 1878 году и возглавляемых знаменитым отечественным историком академиком Константином Николаевичем Бестужевым-Рюминым, Екатерина получила замечательное образование, приобрела широкий кругозор, тонкий художественный вкус, глубокое понимание истории, литературы, искусства. Если принять во внимание её аналитический склад ума, становится понятным, почему её привлекали не только заметные произведения отечественной и иностранной литературы, театральное искусство, но и работы по острым социальным вопросам. В те годы на Бестужевских курсах преподавали такие выдающиеся представители отечественной науки, как И.М. Сеченов, Д.И. Менделеев, А.М. Бутлеров и целый ряд других больших ученых. И.М. Сеченов, в частности, писал: «Другой повод вспоминать этот период петербургской жизни с любовью и уважением - это Бестужевские женские курсы, где я был преподавателем в течение нескольких лет и мог убедиться на деле в серьезном значении истинно благородного учреждения. Это был женский университет о двух факультетах. Что это был университет, доказательством служит систематичность 4-летнего курса, читавшегося профессорами, доцентами университета и даже некоторыми академиками. Я читал на курсах то же самое и в таком же объеме, что в университете, и, экзаменуя ежегодно и там, и здесь из прочитанного, находил в результате, что один год экзаменуются лучше студенты, а другой - студентки». 10 ноября 1886 года состоялось бракосочетание Григория Хлопина и Екатерины Кавадеровой, и вскоре она стала сотрудницей «Екатеринбургской недели» - политической и литературной газеты, выходившей один раз в неделю, по воскресеньям. В этой газете Екатерина Александровна в 1887-1888 гг. вела раздел «Журнальные заметки», в котором давала обзоры двух хорошо известных тогда ежемесячных научно-литературно- политических журналов «Русская мысль» и «Северный вестник», выходивших соответственно в Москве и Санкт-Петербурге. В «Екатеринбургской неделе» было опубликовано более тридцати её обзоров-рецензий этих либеральных журналов - это были критичные, но всегда корректные и взвешенные тексты, лишённые какой-либо восторженности и дамской сентиментальности, что можно было бы ожидать от молодой двадцатидвухлетней женщины. В рецензируемых журналах тогда печатались Д.В. Григорович, В.Г. Короленко, В.М. Гаршин, Д.Н. Сибиряк, Г.И. Успенский, П.Д. Боборыкин, Г.П. Данилевский, О. Бальзак, молодой Поль Бурже, С.Я. Надсон и др., и их многоплановые произведения становились объектом тонкого анализа Е.А. Кавадеровой, всегда характерного собственным оригинальным взглядом рецензента. Молодого обозревателя привлекали и статьи социально-экономического характера. В нескольких номерах «Екатеринбургской недели» дискутировался вопрос о положении русских крестьян, причём это было связано не с «хождением в народ», которое к тому времени потерпело крах, а с попыткой понять причины экономической отсталости крестьянских хозяйств: обсуждались вопросы общинного землевладения, земского кредита, положение сибирских переселенцев и многое другое. И здесь в своих комментариях Екатерина оказывалась компетентной, проявляя трезвый и глубокий подход к обсуждаемым явлениям. «Всем читающим газеты и хотя сколько-нибудь интересующимся земскими делами, - писала она, - конечно, известна редкостная в наше время история аутодафе. Курские земцы осудили на сожжение труды своего статистического бюро». Чтобы ответить на вопрос, почему это произошло, по её убеждению, нужно понять, «чьим интересам стала поперек горла земская статистика? Крестьянству ли, незавидное экономическое положение которого она выяснила, или дворянству, латифундии которого рядом с безземельным крестьянством обратили на себя внимание исследователя? Ответ, нам кажется, ясен». Народнические идеи терпели крах, и освободительное движение, связанное с представлениями о крестьянской революции, как подчёркивает Н.Н. Ушакова, зашло в тупик. Это было трудное для интеллигенции время: чувствуя необходимость новых форм и методов борьбы с произволом и невежеством, она искала выход. Некоторые её представители пытались искать своё место в историческом процессе, другие были охвачены пессимизмом и пополняли ряды «лишних людей». Даже Н.Г. Чернышевский, выдающийся русский революционный демократ, лидер демократического движения 60-х годов в России, исповедовал идею крестьянской революции и был активным сторонником общинного владения землёй крестьянами. На страницах журнала «Русская мысль» публиковались «Очерки русской жизни», посвящённые, по выражению Екатерины Александровны, «жгучему вопросу - куда деваться интеллигенции». Автор очерков Н.В. Шелгунов, известный русский публицист, «вооружается против людей, которые видя мучительное метанье из стороны в сторону и хандру тоскующего интеллигента, преследуемого неотступным вопросом «что делать?», прямо заключает о нравственной беспомощности и умственном бессилии современной интеллигенции.. А между тем, - добавляет Е. Кавадерова, - где же при теперешней запутанности всяких общественных отношений разрешить вопрос «что делать» начинающему неопытному интеллигенту, когда даже такой учитель, как Толстой, не может ясно и категорически ответить на него». В ряде статей журналов обсуждались способы и пути помощи крестьянству - разные формы кредитов, повышение культуры ведения хозяйства, создание народных школ, читален и т. д. Печатались и материалы, касающиеся вопросов экономики других стран. Так, «Северный вестник» опубликовал статью «Новые английские экономисты», в связи с чем Екатерина Александровна, отметив появление и в Англии «критики классической политической экономики», отмечала, что на континенте это «успело сделаться господствующим и получило цельное и законченное выражение в марксовой ‘Критике политической экономики”». Нередко Е. Кавадерова в своих «Журнальных заметках» касалась и научных вопросов. Она представляла читателям статью К.А. Тимирязева «Опровергнут ли дарвинизм», сравнительно- историческую работу бывшего профессора Московского Университета М. Ковальского относительно спорных проблем монастырской собственности в Англии; ряд статей, посвящённых И. Ньютону в связи с тем, что «в 1887 году исполнилось 200 лет его трактату по теории всемирного тяготения («Principia»)»; статью Д.И. Менделеева «Воздушный полет из Клина во время затмения» и многие другие. Её сдержанную оценку получила статья Н.К. Михайловского по явлениям спиритизма, магнетизма и проч. Правда, Кавадерова отмечала, что интерес к этим таинственным явлениям в России велик и создан даже «Спиритический журнал», в котором сотрудничали такие профессора, как Бутлеров и Вагнер.
Наконец, в пяти последних номерах «Екатеринбургской недели» за 1888 год она опубликовала интересные заметки о Пермском театре. Все эти материалы - яркие свидетельства того, каким эрудированным, образованным и духовно богатым человеком была Екатерина Александровна уже в 22 года. Спустя годы старший сын Хлопина, Виталий, рассказывал близким, с какой трогательной любовью и почтительностью он относился к матери, уже гимназистом занимался репетиторством и на собственные деньги приглашал Екатерину Александровну в театр. Она много внимания уделяла семье, любила чтение, театр, играла на фортепиано, выступала на любительской сцене. Активно участвовала она и в благотворительных делах, занимая пост попечительницы одного из приютов, причём эта сторона её деятельности не носила характера обычной в то время филантропии, а была активной и конкретной. Достаточно сказать, что после смерти француженки в этом приюте Екатерина Александровна взяла на воспитание её сироту дочь, Мари, которая выросла в семье Хлопиных как сестра их детей - Виталия и Николая; дома её звали Маней. В этом поступке Е.А. Хлопиной окружающие видели замечательный пример деятельного добра. Впоследствии Мария Алексеевна продолжала близкую дружбу с семьей Хлопиных, часто жила у старшего сына Хлопиных на даче в Комарово. Такой была Е.А. Хлопина, которая посвятила себя своей семье, и о которой, к сожалению, осталось мало сведений. А тогда, в 80-х годах XIX века, став женой Г.В. Хлопина, она трудилась как журналист, литературный критик и публицист - вплоть до 1890 года, когда окончательно истек срок поднадзорности Григория Витальевича и семья перебралась в Москву. Но до Москвы было ещё далеко. *** Итак, после переезда Хлопиных в конце 1886 года в Пермь, Григорий Витальевич трудился лаборантом-химиком в земской санитарной станции и, одновременно, - секретарём редакции «Сборника Пермского Земства». Его исследования этого периода, проведённые в санитарной лаборатории и позднее опубликованные, были достаточно разнообразны и посвящены бактериологическим и химическим подходам к оценке воды в санитарном отношении, изучению ядовитых свойств глиняной посуды, исследованию торфов Пермской губернии в санитарном отношении, изучению карболовых мыл и ряду других актуальных тогда местных гигиенических проблем. Всем работам предпосланы основательные литературные данные по анализируемым вопросам, произведенные опыты подробно описаны, приведены результаты физико-химических анализов, сделаны адекватные выводы с очевидным практическим акцентом. Например, о том, что Пермские торфы не уступают в качестве тем, что привозятся с запада страны и, напротив, в санитарном отношении имеют явные преимущества; или о том, что глазурь глиняной посуды, производимой в губернии, опасна вследствие значительных концентраций в ней свинца, и её рецепт должен быть изменён, что необходимо отрегулировать соответствующим законодательным актом. Стоит особо обратить внимание на две работы Хлопина этого периода: «Сравнительная оценка бактериологического и химического способа исследования воды в санитарном отношении и «По поводу анализов вод, сделанных в Пермской санитарной станции». Эти работы, как представляется, определили его дальнейшую исследовательскую деятельность в сфере организации обезвреживания воды и разработки различных методик её исследования. Вторая из названных работ, выполненная в 1888 году и напечатанная в 1889 г. в «Сборнике работ Пермской земской санитарной станции», изложена на 104 типографских страницах четырьмя главами: 1) бактериологический и химический методы исследования вод; 2) роль воды в распространении заразных болезней и бактериологический метод исследования; 3) методика; 4) результаты анализов и санитарная оценка исследованных вод. Даже сегодня такая работа свободно «потянула» бы на кандидатскую диссертацию; в ней автор, ещё не будучи ни санитарным врачом, ни эпидемиологом, ни бактериологом, умело анализирует литературные материалы о роли воды в распространении инфекционных заболеваний и на этой основе приводит доказательства решающей роли физико-химических и бактериологических исследований в «водном секторе» санитарной практики. «Таким образам, - писал Хлопин, - я постепенно втягивался в медицинскую литературу, хотя и не был врачом, а только химиком. Нельзя не отметить, что работы в земской санитарной лаборатории окончательно наметили мою дальнейшую специальность - гигиену - и выяснили мне необходимость иметь при этой специальности ещё и медицинское образование. В напряжённой лабораторной и литературной работе у меня прошла зима 1886 года и первая половина 1887 года. Мы с женой уже начали строить планы, как после окончания поднадзора переедем в Москву, где я поступлю на медицинский факультет и специализируюсь по гигиене у проф. Ф.Ф. Эрисмана. Но всемогущий случай вновь чуть было не разбил наши планы, во всяком случае надолго их отсрочил». В 1888 году уже должен был завершиться срок высылки Г.В. Хлопина по первому приговору. Однако расследования по прошлым делам, к которым прямо или косвенно он был причастен, в Петербурге продолжались, и летом 1887 года Хлопин вновь был арестован. Обыск, проведённый в его квартире, каких-либо результатов не дал, однако Григорий все же был заключён в Пермскую тюрьму. Из этих сопоставлений он сделал вывод, что инициатива обыска и ареста исходила не от местных властей. Так оно и оказалось. Через несколько дней после ареста Григорий был доставлен на допрос, который производил сам начальник пермского гу¬бернского жандармского управления, полковник, в окружении ещё нескольких лиц. Хлопину удалось разглядеть, что на обложке дела, лежащего перед полковником, значилось «Дело о штабс- капитане Андрееве». Из заголовка дела можно было сделать вывод, что дело серьёзное, и Хлопин предположил, что его будут привлекать за принадлежность к какой-нибудь военно-революционной организации. В ходе допроса, среди других, было выдвинуто обвинение в том, что Хлопин «там-то, такого-то числа, месяца и года передал одному из членов революционной социал.-демокр. организации, возглавляемой штабс-капитанам Андреевым, 300 руб. на преступные цели, преследуемые этой организацией». Хлопину стало понятно: речь о тех 300 руб., которые были когда-то залогом при его освобождении из тюрьмы и которые, как он писал, «По заочному распоряжению их собственника я передал указанному мне лицу по фамилии Андреев, причём я не знал - была ли эта фамилия настоящая или выдуманная». На подобных допросах Хлопин уже не был новичком, и, быстро взвесив все обстоятельства, принял решение отрицать все предъявляемые ему факты, включая и факт передачи денег, несмотря на то, что это последнее обстоятельство жандармами было достоверно документировано. Хлопин мог бы представить себя чисто «механическим» передатчиком денег, что в общем соответствовало действительности, однако, учитывая его политический «анамнез», ему вряд ли поверили бы. Кроме того, писал он позже: «В случае моего признания последнего, следователи потребовали бы от меня открыть фамилию того лица, которому принадлежали деньги, что было бы с моей стороны плохой благодарностью ему за оказанную мне услугу». Кроме того, Хлопин опасался, что признав факт передачи денег, он под¬вергнется новой серии перекрёстных допросов, которые могут обнаружить его прямое участие в деятельности группы Благоева, за это в своё время его привлечь не удалось. Только через 40 лет Хлопин узнал, что после ссылки Харитонова (как мы помним - руководителя группы после депортации Благоева) и других известных ему членов группы, оставшимися после разгрома группы единомышленниками руководил Н.П. Андреев. «Я склонен думать, - писал в воспоминаниях Хлопин, - что этот последний и «штабс-капитан Андреев» было одно и то же лицо. Если это так, то на основании только одного, казалось бы, ничтожного факта, хотя и с опозданием, была установлена моя принадлежность к социал.-демокр. группе - обломку кружка Благоева и Харитонова». Налаженная бюрократическая машина отсчитала два года поднадзора Хлопина по первому приговору и, несмотря на его нахождение на поруках по другому делу, Пермский губернатор Лукин подписал следующий пункт в «Ведомости о переменах, происшедших в мае месяце 1888 года в положении лиц, состоящих под надзором полиции в Пермской губернии»: «По общему списку Губернатора, пункт 4, Хлопин Григорий Виталиев, место жительства в г. Чердыни, за окончанием Высочайше определенного срока надзора 10 мая 1888 года от такового освобожден». Однако, в этом, «свободном» качестве Хлопину оставалось пребывать недолго - уже в начале июля того же 1888 года ему был объявлен приговор по второму делу: 6 месяцев одиночного тюремного заключения и ещё один год полицейского поднадзора. Как отмечал Г.В. Хлопин, наказание это было по тем временам весьма внушительное, свидетельствующее о серьезности обвинений, «предъявленных организации штабс-капитана Андреева, в которую меня, очевидно, включили». Наказание Хлопин отбывал в знакомой ему Пермской тюрьме и, как он отмечает в воспоминаниях, <при не очень строгой изоляции: жене моей разрешили снабжать меня питанием и видеться со мной в камере и, что особенно замечательно, разpeщили доставлять мне для редактирования статьи, присылаемые в редакцию Сборника Пермского Губернского земства, и корректуры их, так что я продолжал исполнять обязанности секретаря редакции земского журнала... Говорят, что только один Прудон имел разрешение получать корректуры во время его тюремного заключения». Мягкость его тюремного режима трудно комментировать, ведь приговор был достаточно обоснован и суров; не исключено, что местная власть к сосланным землякам относилась снисходительно, не была так «заряжена» на инакомыслящих, как центральная, да и пользы для Перми Хлопин приносил больше на свободе, чем в застенке. Поэтому, надо полагать, после тюрьмы Хлопин получил разрешение остаться в Перми до окончания срока надзора, а также возобновить работу в земской лаборатории и в «Сборнике Пермского земства». Более того, 2 мая 1889 года тот же губернатор Лукин подписывает в адрес Министра внутренних дел ходатайство № 166 следующего содержания: «Состоящий под надзорам полиции в гор. Перми кандидат С.-Петербургско¬го университета Григорий Виталиев Хлопин обратился ко мне с прошением об исходатайствовании ему отпуска в Крым, в пределы Таврической губернии, с сентября сего года по 9 января 1890 г., необходимого ему для лечения себя и больной жены его. Представляя означенное прошение с приложенным к нему медицинским свидетельством на благоусмотрение Вашего Высокопревосходительства, имею честь довести до сведения, что Григорий Хлопин за участие в преступном сообществе, именующемся «Студенческою Корпорациею», по Высочайшему повелению, последовавшему в 10 день мая 1886 года, выслан был в место жительства родителей его в Пермскую губернию под надзор полиции, сроком на два года. Затем по Высочайшему по¬велению, последовавшему в 8 день июля 1888 г., он, Хлопин, за участие в деле состоящего в запасе подпоручика Николая Андреева и др. лиц, обвиняемых в государственных преступлениях, подвергнут был тюремному заключению на шесть месяцев и подчинён, по отбытии сего наказания, в месте его жительства в гор. Перми гласному надзору полиции на один год, каковой срок должен окончится 9 января 1890 года; за все время состояния Хлопина под надзором полиции в Пермской губернии, он ни в чем предосудительном замечен не был, почему к отпуску его в Крым, ввиду болезненного его состояния, а также и жены его, препятствий с моей стороны не встречается». Губернатор явно благоволил Хлопину, за что ему специальная благодарность от потомков, как и министру внутренних дел, который разрешил этот отпуск. Они, быть может, сохранили Григория для последующей плодотворной работы, за которую позже, как мы увидим, он неоднократно был пожалован высокими званиями и орденами. А на основном месте службы Григория Витальевича, в земской лаборатории, в начале 1890 года сложилась драматическая ситуация. Уже упомянутый нами и весьма уважаемый Хлопиным руководитель Санитарной станции-лаборатории Рауль Николаевич Рума вынужден был оставить свой пост. Дело в том, что Р.Н. Рума не был врачом и не имел вовсе диплома высшей школы, что дало возможность его дипломированным оппонентам, как вспоминал Хлопин, «хотя и меньше его сведущим в гигиене и санитарно-лабораторном деле, вынудить Рума оставить организованное им детище - первую санитарную лабораторию Пет. Губ. Земства». При этом не возымело значения, что перу Р.Н. Рума принадлежали первоклассные для того времени (и созданные, заметим, не в столице) гигиенические работы: «Санитарные очерки», «Антропометрические измерения учащихся», первое в России экспериментальное исследование из области медицины труда «К гигиене рудокопов» и ряд других. На страницах специальной печати в 1887-1889 гг. он глубоко аргументировано и, как писал Хлопин, блестяще, полемизировал с крупными гигиенистами того времени. Всё оказалось напрасным (а может быть и способствовало последовавшему), должность директора земской санитарной лаборатории стала вакантной и на неё был объявлен конкурс. Несмотря на то, что у Хлопина к концу поднадзора были другие планы на последующую жизнь, земству удалось убедить его принять участие в конкурсе, объявленном при «Русском обществе охраны народного здравия» в С.-Петербурге. «Конкурс остался за мной, - писал он, - о чем я получил извещение незадолго до окончания моего поднадзорного состояния. Хотя возможность занять место директора Санитарной лаборатории решала в то время более, чем удовлетворительно вопрос о материальном существовании моей семьи (2400 руб. в год) и делала определённым мое социальное положение, я решил отклонить искушение и на другой же день по окончании моего поднадзора подал губернатору прошение о разрешении мне поехать в Петербург и пробыть там 10 дней». Поднадзорное, как пишет Хлопин, его состояние закончилось в январе 1890 года, что дало ему основание ходатайствовать о поездке в Петербург - в то время поднадзорным, окончившим свои сроки, въезд в столицы и крупные университетские города был запрещён. Однако, следует уточнить: срок главного надзора завершился, однако Григорий остался под надзором негласным, его связи продолжали скрупулёзно отслеживаться, и эти обстоятельства могли отрицательно сказаться на результатах его ходатайства. Мы располагаем справкой Департамента полиции, датированной 16 апреля 1890 года (дело № 10), связанной с просьбой Хлопина. В графе «Состоит ли под негласным надзором полиции и не ограничен ли в праве выбора места жительства» значится: «Состоит под негласным надзором полиции». Далее следует его подробное «политическое» досье начиная с эпизода с Валентином Грибелем, когда у Хлопина была найдена запрещённая литература, и заканчивая наблюдениями полиции в последние годы и месяцы поднадзора. Некий коллежский регистратор, подпись которого неразборчива, в графе «Дела, по которым составлена справка», приводит номера боле десятка дел, имевших отношение к Хлопину, что свидетельствует о весьма тщательной проработке всех его связей. В завершение документа составитель отмечает, что «в мае 1889 года Хлопину был разрешён отпуск для лечения в Крым». Далее не ускользают от внимания и указания на то, что «в 1889 году Хлопин был знаком с состоящим под негласным надзором полиции в Пермской губернии Владимирским, который, по сообщению Начальника Пермского губернского Жандармского управления, не внушает доверия. С января сего года Хлопин состоит под негласным надзором полиции». Всё, справка вроде закончена, можно подписывать. Однако составитель, уже в скобках, добавляет ещё один, более ранний факт, который, по его мнению, нельзя оставить без внимания: «В 1884 году Хлопин вёл переписку с проживавшим в Пермской губернии Семёном Завьяловым, ведшим сношения с лицами вредного направления». Разрешение на выезд Григорий Витальевич всё же получил и с первым же пароходом отправился через Нижний Новгород и Москву - в Петербург. По пути он заехал на сутки к И.М. Сеченову в имение его жены «Клепенино» на берегу Волги, недалеко от Ржева. С Иваном Михайловичем Григорий постоянно поддерживал связь, писал ему периодически из ссылки, делился планами на будущее. И теперь тем более Хлопин рассчитывал на советы и поддержку своего авторитетного учителя. Он не ошибся, хотя Сеченов в эти годы сам переживал нелегкие дни.
Пост N: 466
Зарегистрирован: 15.03.13
Откуда: Россия, Нижневартовск
Рейтинг:
9
Отправлено: 23.07.21 18:35. Заголовок: не он?
http://irbit-somk.ucoz.ru/index/nasha_istorija/0-39 Ирбитский медицинский техникум отдела здравоохранения исполнительного комитета Свердловского областного Совета рабочих, крестьянских и красноармейских депутатов, народного комиссариата здравоохранения РСФР был основан в 1930году. 1 октября 1930 года в г. Ирбите по адресу ул. Кирова, д. 74 состоялось его открытие.
Для оказания квалифицированной медицинской помощи населению в медицинском техникуме были открыты три отделения: акушерское, техников по уходу и техников по охране материнства и младенчества.
Первым директором медицинского техникума был Николай Александрович Хлопин. Он был человеком талантливым, увлеченным, беззаветно преданным своему делу. Перед ним стояла очень сложная задача – с нуля создать новое учебное заведение. Но благодаря необыкновенной работоспособности и настойчивости Н.А. Хлопину удалось сплотить вокруг себя коллектив единомышленников, обеспечить всем необходимым учебный процесс.
Это, думаю, его отец. Клировые Сретенской ц. Ирбит 1900 г.Л.11об: На диаконской вакансии священник Хлопин Александр Иоаннов, 52 лет, дьяческий сын, родился в Маминском селе, Екатеринбургского уезда 13 июля 1848 года. Обучался в Пермской семинарии. 27 апреля 1867 года определен пономарем Прокопиевской церкви Шипицинского села, Верхотурского уезда. 25 февраля 1868 года посвящен в стихарь, 16 декабря 1869 года на должность 1-го псаломщика. 25 февраля 1872 года переведен старшим псаломщиком к градо-Ирбитскому Богоявленскому собору. 23 сентября 1873 года переведен к сей Сретенской церкви. 24 ноября1872 года рукоположен во диакона на вакансию псаломщика. 20 апреля 1885 года определен штатным диаконом. Л.12об: 2 апреля 1881 года определен и состоит законоучителем Гаевского народного училища. Л.13об: 24 февраля 1893 года – архипастырское благословение за труды в церковной школе. 6 ноября 1893 года награжден серебряной медалью на Александровской ленте за 10-летние труды по народному образованию. 18 ноября 1895 года за особую деятельность по народному образованию выражена архипастырская благодарность. 6 августа 1898 года рукоположен во священника к сей церкви на диаконскую вакансию. Л.14об: Жена Елизавета Иоаннова 43 лет, родилась 30 марта 1857 года. Дети: Александр Хлопин 19 лет, состоит народным учителем в Хайдуковском училище, Ирбитского уезда; Николай 4 лет; Вера 25 лет; София 23 лет, состоит в замужестве за диаконом Ревдинского завода Александром Семеновым Чирковым, их сын Александр 2 лет – родится в 1898 году. (ГАСО ф.698 оп.1 д.340).
Просфорня, вдова канцелярская жена Марфа Алексеева Меркурьева, 49 лет. Муж ея Николай Меркурьев служил в Пермской Духовной Консистории канцеляристом из духовного звания. По смерти мужа, указом ПДК определена к Николаевской церкви Ершовского с. Указом же Консистории за № 3787 от 16.03.1877 определена на настоящее место. В сесмействе у нее дочери: Людмила, 23 лет за псаломщиком Старопосадской Свято-Троицкой ц. Осинского уе, Стефаном Андреевым Мухиным. Мария, 20 лет. окончила курс в Осинской женской прогимназии, занимает должность учительницы в Подгородищенской школе грамотности.
Родная сестра Марии Алексеевой Хлопиной.
Сиротствующие. Вдова, дьячковая жена Мария Алексеева Хлопина, 57 лет Имеет сына Александра Михайлова Хлопина, состоящего на службе диаконом при пермском Кафедральном соборе.
Отправлено: 09.12.21 18:19. Заголовок: Здравствуйте, а не п..
Здравствуйте, а не попадалось никому рождение Дмитрия Михайлова Хлопина, священника села Сабарка? Знаю, что умер 28.11.1882 в Сабарке, а родился примерно в 20х годах. Имел брата Михаила Михайлова, который умер в 1865. По местам службы Михаила Михайлова встречала село Опачевское, Юго-Камский завод, Кунгурский Благовещенский собор и Редикор. Возможно, часть этих мест службы относится к их отцу, либо вообще далекому родственнику.
Пост N: 2223
Зарегистрирован: 25.03.15
Рейтинг:
16
Отправлено: 09.12.21 22:02. Заголовок: Taril пишет: не поп..
Taril пишет:
цитата:
не попадалось никому рождение Дмитрия Михайлова Хлопина
Посмотрите РС церквей Осинского уезда ГАПК 111-1-1999, кадр 43 с. Веслянка, там служил Хлопин Михаил, отец Дмитрия, Михаила и других братьев и сестер. Год рождение около 1822-1823 Удачи!
Посмотрите РС церквей Осинского уезда ГАПК 111-1-1999, кадр 43 с. Веслянка, там служил Хлопин Михаил, отец Дмитрия, Михаила и других братьев и сестер. Год рождение около 1822-1823
А вот это победа! Спасибо, похоже, доказано. Я составила уже древо Веслянских Хлопиных, но доказательств, что Дмитрий именно оттуда, не было.
Иркутский архив Ф.50.Оп.9.Д.1100 Метрическая книга Тайтурской Петро-Павловской церкви за 1898г. №26, 14.05.1898,17.05.1898 Клавдия Родители:Пермской Губернии почетный гражданин Хлопин Александр Андреев, его законная жена Хлопина Александра Феодорова, оба православного вероиповедания Восприемники:Крестьянин Колуянской губернии Чинов Дионисий Александров. Крестьянская жена Куйтунской волости Ковряникович Анна Козьмина
http://www.fnperm.ru/хлопин-филипп-евдокимович.aspx Хлопин Филипп Евдокимович, родился в 1787 году. Православный. Из духовного звания. 20.04.1806 – в службу вступил в Пермскую духовную консисторию копиистом. 20.08.1808 – произведен подканцеляристом. 02.01.1811 – произведен канцеляристом. 02.01.1814 – произведен в коллежские регистраторы. 21.07.1823 – по прошению из ведомства Пермской духовной консистории уволен по болезни. 12.02.1824 – по прошению определен в Оханское уездное правление на унтер-офицерскую вакансию. 31.12.1824 – произведен в губернские секретари. 30.07.1825 – переведен помощником Киргишанского дистанционного винного пристава Красноуфимского уезда. 14.07.1827 – по прошению переведен в Шадринское уездное казначейство. 30.12.1830 – произведен в коллежские секретари. 12.08.1832 – перемещен в отделение питейного сбора Пермской казенной палаты, в число канцелярских чиновников. 31.12.1833 – произведен в титулярные советники. 22.12.1836 – 22.01.1838 – исправляющий должность Ильинского винного пристава Пермского уезда. 29.03.1838 – определен винным приставом в Рождественскую дистанцию.
Основание: ГАПК ф. 111 оп. 1 д. 1012а л. 67об – 69.
Пост N: 20713
Зарегистрирован: 04.11.12
Рейтинг:
113
Отправлено: 08.07.22 12:33. Заголовок: Шестаков Я. В. Люди ..
Шестаков Я. В. Люди науки, духовные и светские писатели из воспитанников Пермской духовной семинарии / [Свящ. Иаков Шестаков]. - [Пермь, 1900]. -16 с. ; 28. - Прил. к № 247 "Перм. губ. вед.". - Без тит. л. и обл.
С.16.
Хлопинъ Гр. Витал., профессоръ Юрьевскаго университета; перу его принадлежитъ рядъ ученыхъ статей по санитаріи.
МК Сретенской церкви с. Сабарка Кунгурского уезда Пермской губернии за 1884-1885 гг., АП ф. 719-6-26, кадр 82 умер сын вдовой священнической жены Параскевы Васильевой Хлопиной Дмитрий 14 лет от тифа
Все даты в формате GMT
5 час. Хитов сегодня: 750
Права: смайлы да, картинки да, шрифты да, голосования нет
аватары да, автозамена ссылок вкл, премодерация откл, правка нет
- участник сейчас на форуме
- участник вне форума