Николай Петрович
|
| |
Пост N: 11
Зарегистрирован: 22.03.15
Рейтинг:
0
|
|
Отправлено: 01.04.15 00:52. Заголовок: Опус известного гене..
Опус известного генеалога Павла Варлакова СОВЕТСКОМУ КРАЕВЕДЕНИЮ ПОСВЯЩАЕТСЯ… Пафнутий Светочельский. АЛТЫН – ДУГА. (или загнутое словцо о подлинной и хронической историях нашего края.) Сие исследование, а проще сказать своеобразная трактовка Заурало-сибирской подзабытой достоверности, состряпано из голых фактов. Но чтобы не смущать любезного читателя, порнография нынешнего краеведения украшена некими мифологическими одежками, состоящими из портков, лаптей и красного галстука, расшитого кручеными нитками народного мифотворчества. Писано это все неизвестным до этого памятнейшего дня литератором, известным в узких кругах под литером «ИКС», побочного прапраправнука легендарного Алтына-Дуги. В переводе с древнезатобольского языка слово «Алтын» означает золото, а «дуга» это нечто беспредельно загнутое, следовательно, выражение «Алтын-Дуга» может быть переведено как «молчащее золото». Недаром говорят «слово серебро, а молчание золото» и поэтому автор решил положить предел этому молчанию и сказать обо всей этой истории свое загнутое словцо. ПЕРИОД ГЛУБОЧАЙШЕЙ ДРЕВНОСТИ. Первыми хрониками на нашей земле были древние люди. Их имена, к сожалению, установить не удалось, но все же и после них остались некоторые следы. Первый след обнаружен в засохшем глиняном отпечатке эпохи палеолита. Второй след оставила культура, а точнее бескультурье неандертальцев. После чего случились эпохи разных металлов и так до тех пор, пока, наконец, и до этих мест недохромали первые хроники. От их времен сохранились кое-какие орудия и другая хреновина, да еще, быть может, странные земляные сооружения прозываемые «курганами». Эти первые люди занимались отловом мохнатых мамонтов и охотой на пятнистых носорогов, коих поедали в свободное от охоты время. Любили они так же ягоды, хрен и грибы и даже иногда баловались «канибализмом» и другими шалостями, ныне не знаемыми, ибо моральные устои тогдашней древности, вполне позволяли вытворять оные безобразия. После наступил феодализм, затем пришли времена Золотой, и Синей бороды, которые медленно и сердито переросли в эпоху Сибирского ханства. А уж эта эпоха вот как раз и оставила после себя кое-какие имена и отобразилась в устных народных межнациональных сказаниях. К примеру, были такие мифологические личности как: Табул (он же Тагил) – хан, Утяк-бай и Черный Ик. Они вечно чем-нибудь занимались, чего-либо создавали, делали, а что именно, то это, собственно говоря, глубочайшая загадка, потому что окромя названий топонимов и гидронимов после них ничего не осталось. «Так с чего же, блин, начинается наша Родина?»: спросит меня вновь дотошный читатель. А начинается она с портфелей профессора Г.Ф.Миллера. Откуда ушло и куда пришло Царево городище. Одни ищут в архивах, другим все передается по наследству, третьи все находят в своей башке. ГОД 1635: На кряжистые берега Тобола-реки, в обретении благопитейных и угодных мест, а такось благодаря наличности в тутошних степях, борах и болотинах разнообразнейших закусок, спасаясь от «царского произвола и непомерных налогов» (как пишут наши местные краеведы). А если быть точнее, уклоняясь от уплаты налогов и пошлины за браговарение и винокурение, учиненных тогдашним царем батюшкой, сюда-то и приперлись первые хроники. Затем дружно на мысу, под высоким яром они построили слободу, дав имя ей «Царево городище», в честь рядом расположенного кургана с таким же названием, по своей форме напоминающим только что выпитую и перевернутую рюмочку, вместо ножки у которой, росла раскидистая березка… ГОД 1636: Проснувшись как-то утром с необычайного бодуна, самый уважаемый и многовыпивающий человек в Царевом городище, он же слободчик, некто Тимофеюшка по прозвищу «Невежин» (прозванный так, по одной версии за свой взбалмошный и мудреный характер, а по другой за то, что во время запоя вытворял порой сам неведая чего) решил сделать какое-нибудь доброе дело. Почесав бороденку, он на секунду задумался, а, опосля взяв лопату, спустился к берегу Тобола реки и посадил там деревце (сосенку). ГОДЫ: 1637-1678\1679. Частенько беломестные казаки с крестьянами, а порой и захребетники, встречать рассвет шли к реке. Прихватив с собой невода и удочки, якобы половить рыбки, невзирая на погоду, приносившую иногда клев, а чаще безрыбье, они рассаживались на берегу, где за разговорами часто напивались браги или другой какой гадости и впадали порой в беспробудное пьянство. Как правило, главным забиякой в этих делах и был наш слободчик Тимофеюшка. Монахи из Далматова монастыря неоднократно увозили его с собой на лечение в монастырь, где пытались склонить к труду и разуму. Они как бы предвидели ту истинную революционную ошибку-открытие, то, что спустя двести лет обнаружит Великий Марко Карлос: «Труд, блин, сделает из тебя обезьяны человека». В некоторой мере это оправдывалось и, возвращаясь после «трудотерапии» восвояси, уже с чистой совестью, Тимофей, как правило, уж очень раскаивался в содеянном баловстве. Он долго разглядывал трезвым взглядом трудовые мозоли на своих руках, но бросить пить никак не мог, ибо уж такова русская традиция. Далматовские монахи, да и сам батюшка игумен обращались с Тимофеем ласково, называли его по отчеству Онисимов сынок, но никто и никогда, окромя тюменского воеводы не называл его по прозвищу, Невежиным. В монастыре-то и встретил Тимофеюшка свою будущую зазнобу Настасьишку, по отчеству Родионовну, отбывающую в том же монастыре работушку, видимо за другие какие провинности. Но «нет повести и даже сказки ни о Тимохе, ни о Настасье!». И вот теперь то любезнейший читатель ее и обнаружит. Куда более интересен тот факт, что и до сих пор в здешних местностях бытует песня: «Эх, Настасья, ты Настасья, отворяй-ка ворота!». Следовательно, всегда, когда он Тимофеюшка вновь появлялся у стен новопостроеной слободу, ворота перед своим благоверным распахивала именно она, Настасьюшка. А Царево городище гудело как улей и встречало слободчика хлебом с сольюшкой, да брагой ядреной «царевогородищенской». ГОД 1680: Впервые Тимофей упоминается как Невежин в наказной памяти, видно допился. А дело это было тогда, когда слободчик Кондрашка Замятнин подрался со слободчиком Стенькой Нестеровым. Оба они были в буйстве и во хмелю и все никак не могли вспомнить, где Кондрашке было велено строить Белозерско-Иковскую слободу. ГОД 1681: В копии отписки Тобольского воеводы князя Алексея Голицина, написанной тюменскому воеводе Тимофею Ртищеву, вновь мелькает имя легендарного слободчика. Попытаемся восстановить или как говорят некоторые краеведы изобрести подлинный текст самой отписки: «В нынешнем де во 190-м годе, бусурманская рожа, блин, Федька Иноземцев, нехороший человек, обвел дорогу, блин, мимо Царева городища и теперяче к нам никто не заезжает, все едут к Федьке, а мы даже новостей из-за Яицкого бугра, ни хрена не ведаем. А собираются к Федьке, в Утяцкую слободу подозрительные люди, однако некоторые и с любовницами, из Тюмени и других городов. А брага наша царевогородищенская ныне спортилась и попрокисла. И хотя мы и эту выжрали, а ни хрена в ней градуса нет. И тогда послали мы гонцов к Иноземцу, подай мол соседушка, ну хоть с десяток боченков винища, праздник, блин, на носу. А он скотина расколол стеклотару и цены в (..нерезборчиво) цать раз взвинтил, мы то скинулись, да только на распохмелку и хватило. Ой! Туго нам с бодуна, хреново. И рука дрожит, и нога, и никакой альтернативы в башке у нас нет, только бы ему Федьке, рожу расквасить. А они Утяцкие раскольшики и раздорщики нам в ответ всякие богохульные речи испущают. И даже монахов с Далматова монастыря на фиг послали. Ты бы уж им любезный батюшка, уж ух как им, блин, устроил.. (далее можно изобретать самому читателю)..». Вскоре кстати, слободу Федьки Иноземцева окружили разгневанные тобольские и тюменские служивые люди. Но тот не сдался, не раскаялся, а самосожегся. И с ним самосожглися более 400 человек. ГОД 1683: А событий в этот год было до хрена, а то и поболее. Но обо всем по порядку. Сопоставляя портфели Миллера с переписными листами Левки Поскочина можно прийти к великолепнейшему выводу. Если слободу Царево городище построили в 1635 году, стало быть, тогда слободчику было лет 20-25, а был им, несомненно, Тимофеюшка, то к 1683 году ему перемахнуло к восьмому десятку. А жена Настасьюшка и в этом возрасте, и в то времячко, еще рожала супругу ребятишек. (В переписи о их возрасте почему-то умалчивается). Видно крепок он был, да и брага местная на здоровье положительное влияние оказывала, тут уж супротив ничего не скажешь. А вот насчет строительства в слободе острога, тут значит, уже просматривается и негативная сторона пьянства. Ведь почти за 50 лет с начала строительства слободы, Тимофеюшка с сотоварищами ни острога, ни церкви таки не построили. А как об этом мечтали советские краеведы! Но толи лес кто на опохмелку (а то и на пропой!) продавал из бюджета слободского, толи этот лес кто из каких других нужд разворовывал, об этом пока история молчит. Вот тут и запьешь. А ведь пивал, пивал и еще как пивал, получается, Тимофеюшка! Так пивал, что и пашенки то ни разу не пахивал. Взять вот, к примеру, Усть-суерского слободчика Ваську Пухова и тот пивал, а пашню регулярно вскапывал. Эх, Царево городище! Была б кадушка бражки да жена Настасья! Так видно полста лет и пробухали. А был у нашего слободчика дружек закадычный, Ивашка Половников, с ним они вместе в монастыре выросли, и в бабки в детстве играли и одну лямку тянули. Его-то как бронника-кузнеца, оружейных дел мастера и взял для строительства слободы Тимофеюшка. А силен тот был не особо как в бронном деле, а особливо в бражном ремесле. Тоесть фиктивно он был бронником, а фактически бражником, занимался изготовлением особливой браги в браговарильне, замаскированной под простую кузницу. Тут уж и сам Великий Государь хрен чего обнаружит. Так вот, в 1683 году поскакал в Царево городище и другие слободы, окромя конечно ж деревни Брылиной, на бойких троечках писарь, тобольский сын боярский Левка Поскочин с компанией. Но, учитывая тогдашнее состояние всеобщего бодуна, плохое состояние дорог, души и переменчивость погоды, из-за которой даже звезды в ночи куда-то попозаволокло, писчики немного заплутали и сделали крюк, загнавший их, хрен знает куда. По прошествии нескольких дней они всеже сориентировались и выбрались к Цареву городищу. Страдая от мучительной жажды, измучившись от разного рода головных болей, вьехав в слободу Лев Миронович Поскочин молвил: -Тимошечка, дай, блин, чего-нибудь выпить, а то совсем сдохнем. -Не сдлохните, батюшки – ответил Тимофеюшка и предложил именитым гостям пройти в кузницу, где угостил детей боярских хмельным царевогородищенским кваском, с градусом. Каждому для начала налили по деревянному ковшичку, вместимостью полтрети и еще полполтрети ведра. К сожалению, для потомков эти ковшики не сохранились, много у нас утрат. Ну да ладно. Поймав с березового блюдечка, переставшими вдруг дрожать пальцами, соленый грибок, Лев Поскочин от удовольствия крякнул и, обтерев реденькую бороду, одобрительно константировал: - Крепка, блин, холера. Уважил ты нас Тимофеюшка. А налей-ка ты нам еще по ковшику. К утру, дети боярские с местными жителями, которых, пересчитав, переписали в особую книгу, так нахрюкались, что кочевавшие неподалеку калмыки-кочевники, услышав крепкое русское словцо и бранные срамные песни, на всякий случай снялись со своих кочевий и навсегда ушли обживать берега каспийского моря. И до сих пор там живут, однако. Благодаря стараниям писцовой команды Л.Поскочина, полюбивщего сначала, а как же иначе, здешние места за их гостеприимство и «хлебо к браге сольство», мы теперь знаем и о многом другом, чего он там понацарапал, в переписи. Первыми хронически на рыбалке повернутыми «рыборями» в наших краях были Белозерско-иковский слободчик Стенька Нестеров и Белоярско-иковский Кондрашка Замятин. Они то, ух как любили порыбалить. А ловили они и в погожее лето и зимой подледно и чебака, и щуку и даже рыбу нельму из семейства, кажется «лососевых». А больше думаю, они любили рыбачить именно потому, что нравится некоторым с похмелья испить жбан, другой свежей ушицы. Ну и все остальное, согласно древней традиции. Конечно, иногда дело доходило и до мордобития, ведь наши-то слободчики друг друга терпеть ненавидели, толи из-за конкуренции, толи чисто, по-человечески. Не раз они чинили, взаимно, разные мерзости. Наверно это и повлияло на то, что жители соседних слобод частенько огуливают своих соседей то оглоблинами, то дубьем каким, а то и попросту кулачищами. Но до смердоубивства, вроде как бы никогда не доходило. Разве, что забредет, нездешняя воровская какая рожа, стрельнет из-за Тобола реки из лука по хмельным местным жителям, да и сгинет где-нибудь за затобольскими кундраками. А так мирились всегда полюбовно, из одной бадьи хмельной раны залечивали, обнимались до слез, а чуть опосля снова дрались. Все как всегда. Но в тот год уж как-то сильно часто стали пить и драться, а все из-за того, что слободчики с хмельного запою, никак не могли меж слобод разделительную межу провести. Тут то к ним и подъехал Л.Поскочин и говорит: - Щас, я вас в энтом споре разведу. А ставьте вы за это, по одному боченочку белозеробелояроиковской настойки. Раз такое дело, кинулись слободчики по своим слободам, а Поскочин им в след и возми, да и прокричи: - А не, передумал, по два с каждого! – и загоготал во след издевательский. Вот тогда-то кто-то из слободчиков, видно за насмешку или из жадности и решил наказать сына боярского. Взял брагу-то и разбавил сырой водичкой. Дело быстро сделали, все отмеряли и размежевали и зарубочки на деревах топориком понаставили. Все, как и должно быть по наказной памяти. А после и гульнуть не грех. Затем прошло полчасика. Тут-то и пошли у Поскочина с сотоварищами сначала рези в животах, а потом навязался и сам многочасовой понос. Тут уж и деваться некуда. Но Поскочин обиделся крепко за такое издевательство. «Да, чтоб меня, сына боярского, Левку Поскочина как репку облошили, халяву подсунули! И т.д. и т.п. Вот тогда-то, он взял да и обложил, всех без исключения жителей, всех близлежащих четырех слобод непомерным государственным налогом. А что после было, спросит любопытный читатель? Слободчиков с должностей устранили, а вместо них назначили приказчиков, как водятся детей боярских. Что, мол, с мужика возмешь окромя разбавленной браги. Такие вот дела творились в наших краях. Ну а далее, небось, кто и сам допишет. В наше время и без меня краеведов множество. А мне пора бы и межу знать (так говаривали в старину).
|